— Почему мы выбрали это место? — спросила Конни.

— Ты сказала, что отель причудливо выглядит на веб-сайте. Посмотрела картинки и рассмеялась.

— Теперь мне уже не смешно. О боже! Прости.

— Нет, моя вина. Нужно было лучше искать.

— Ты не виноват, Дуглас.

— Я хочу, чтобы все было как надо.

— Все прекрасно. Мы попросим, чтобы пришли и заново убрали номер.

— Как по-французски «лобковые волосы»?

— Я до сих пор не знаю. Мне никогда не попадалось это выражение. Во всяком случае, редко.

— Я бы сказал: «Nettoyer tous les cheval intimes, s’il vous plaît»[12].

— Cheveux. «Cheval» означает «лошадь». — Она взяла меня за руку. — Ладно. Все равно мы здесь долго не пробудем.

— Это место ночевки.

— Совершенно верно. Место ночевки.

Я сел на кровати:

— Тогда, пожалуй, нам пора идти.

— Нет, давай закроем глаза. Вот так. — Она положила голову мне на плечо, наши ноги свешивались с края, как с берега реки. — Дуглас!

— Мм?

— Я о том… разговоре.

— Хочешь обсудить сейчас?

— Нет-нет, я хотела сказать, что мы в Париже, день прекрасный, мы вместе одной семьей. Давай не будем говорить об этом. Давай подождем до конца отпуска.

— Ладно. Я согласен.

Примерно так осужденному на казнь, получающему свою последнюю трапезу, напоминают, что хотя бы чизкейк вкусный.

Мы вздремнули. Через четверть часа пришла эсэмэска от сына из соседней комнаты и разбудила нас; он сообщал, что намерен «заниматься собственными делами» до ужина. Мы сели, потянулись, потом почистили зубы и ушли. У стойки администратора я заговорил на французском, изобилующем таким большим количеством ошибок, догадок и неверно произнесенных слов, что это получился почти новый диалект; я поставил в известность дежурного клерка, что я сокрушен, но в нашей просоленной спальне полно чужих лошадей, после чего мы шагнули в Париж.

[13]

Конни все смеялась, пока мы переходили из Седьмого округа в Шестой по солнечной стороне улицы Гренель.

— Где, скажи на милость, ты учил французский?

— Я его вроде как сам придумал. А что не так?

— Всё — слова, произношение, синтаксис. Ты совершенно запутался во всех этих «кескесэ». «Что это возможно что это такси в отель отвезти нас?»

— Наверное, я не изучал язык, как ты…

— Я не изучала его! Я училась на слух, у французов.

— У французских парней. Девятнадцати лет.

— Совершенно верно. Я выучила «не так быстро» и «ты мне нравишься, но как друг». Я выучила «можно сигаретку?» и «обещаю, что буду тебе писать». Ton cœur brisé se réparera rapidement.

— Что означает?..

— Твое разбитое сердце скоро залечится.

— Полезные выражения.

— Полезные, когда тебе двадцать один. Сейчас от них толку мало, — сказала она, и это последнее замечание повисло на секунду в воздухе, так мы достигли Сен-Жермен.

Когда мы с Конни впервые здесь оказались (в те дни мы упоминали о «грязных выходных» без всякой иронии), у нас голова кружилась от Парижа, мы пьянели от красоты города, мы пьянели друг от друга, а кроме того, довольно часто, были пьяны в прямом смысле слова. Париж был таким… парижским. Меня очаровывала чудесная непохожесть всего — незнакомые шрифты, название брендов в супермаркете, размеры кирпичей и плит на мостовой. Дети, совсем еще маленькие ребятишки, а так бойко болтают по-французски! Столько сыра, и ни один из них не называется чеддер, а еще орешки в салате. А какие стулья в Люксембургском саду! Сколько в них изящества и элегантности, не сравнить с продавленным шезлонгом. Багеты! Или «французские палки», как я тогда их называл, забавляя Конни. Мы увезли на самолете целые охапки багетов, со смехом запихивая их в ящики над головой.