Но я, похоже, несколько опережаю события. Я шумно поздоровался с Мистером Джонсом и даже позволил ему облизать мне лицо. И беспомощно смотрел, как Конни тащит чемоданы вверх по лестнице. Я помог ей распаковаться, разложил все по своим местам: зубную щетку в специальный держатель, паспорт в отведенный ему ящик. Фрэн наконец-то уехала, и мы в очередной раз остались в доме одни, испытывая смешанные чувства: и грусть, и радость одновременно, наши вечные спутницы при возвращении после долгого отсутствия; гора невскрытой почты, тост с чаем, звуки радио, пылинки в воздухе. Лежащие кипой на столике в холле непрочитанные газеты описывали события, которые мы благополучно пропустили.

— Ты забыла предупредить, чтобы не приносили почту, — одним махом запихивая все это добро в мусорную корзину, сказал я.

— У меня тогда были другие заботы! — с некоторым раздражением ответила Конни. — Я думала, ты умираешь. Или ты забыл?

Мы отправились выгулять Мистера Джонса; наш обычный маршрут — вверх по холму и обратно. Было гораздо прохладнее, чем положено в августе. В воздухе уже веяло осенью; слабый намек на смену времен года, но мне показалось, будто кто-то похлопал меня по плечу.

— Зря я не надел куртку, — произнес я, когда мы медленно, рука об руку, шли по тропинке.

— Давай я за ней сбегаю?

— Конни, я вовсе не хочу, чтобы ты…

— Я быстро. Одна нога здесь, другая там…

— Не уверен, что тебе следует меня оставлять.

И я стал вспоминать, через что нам пришлось пройти. Я много думал о том, почему у нас все пошло наперекосяк и как все исправить в будущем. Возможно, нам стоит перебраться обратно в Лондон или, по крайней мере, найти небольшую квартирку, чтобы проводить там уик-энды. Переехать в домик поменьше, в более подходящей нам местности. Чаще бывать на людях. Продолжать путешествовать по другим странам. Мы говорили о новой жизни и о нашем общем прошлом, двадцати пяти прожитых вместе годах, о нашей дочери и о нашем сыне, о том, сколько нам пришлось вместе пережить и как нас сблизили испытания. Сделали единым целым, сказал я, потому что жизнь без нее была для меня немыслима — немыслима в прямом смысле этого слова; я не мог представить себе своего будущего без нее — той, что всегда рядом, и я страстно верил, что мы будем, обязательно будем счастливее вместе, чем раздельно. Я хотел стареть вместе с ней. Стареть в одиночестве, умирать в одиночестве было для меня — ну, опять это слово — просто немыслимо, даже более чем немыслимо — отвратительно, чудовищно. Ведь я краем глаза видел все это и испытал настоящий ужас.

— Поэтому мне кажется, ты не должна уходить. Все образуется. Теперь впереди нас ждет только хорошее, и я снова постараюсь сделать тебя счастливой, клянусь.

Несмотря на вечернюю прохладу, мы легли в высокую траву на склоне холма. Конни поцеловала меня и положила голову мне на плечо, и мы долго лежали в таком положении, слушая, как шумит вдалеке шоссе М40.

— Поживем — увидим, — через некоторое время сказала Конни. — Нет никакой спешки. Давай просто подождем и посмотрим, как оно все обернется.