Я был одет не самым подобающим образом для респектабельного холла, но мне было плевать. К тому времени, когда я наконец добрался до своего номера, тошнота еще больше усилилась, хотя боль немного отступила, а потом и вообще притупилась на фоне непрерывно повторяющихся сердечных приступов — по грудине словно били кувалдой, — и уже первый удар повалил меня на пол, вышибив из меня дух.

В ужастиках есть интересный поворот, которым, будучи ребенком, я тайно наслаждался, а именно когда неожиданно открывается, что центральный персонаж был давным-давно мертв. Я видел этот поворот и в кино тоже; если не брать в расчет намеки о душе и загробной жизни, мне всегда казалось, что это дешевый розыгрыш. Поэтому должен сказать прямо: я не умер и по длинному коридору навстречу белому свету меня никто не вел.

Дело в том, что жизнь мне спас мой сын. То ли чувство вины, то ли смутное беспокойство не позволили ему продолжать кайфовать на пляже, поэтому уже через пару минут он последовал за мной, вошел в номер и увидел мои ноги, торчащие между двумя односпальными кроватями. Боль пронзила грудь, распространилась на руки, шею и нижнюю челюсть, и, кроме того, у меня возникли некоторые затруднения с дыханием, отчасти из-за паники, потому что, покуда не появился Эгг, я не видел абсолютно никаких путей к спасению и был вынужден просто лежать на голом деревянном полу, придавленным к нему чем-то вроде огромного допотопного гардероба, созерцая под кроватью шарики скатавшейся пыли, носки Алби, его кроссовки, а также брошенные кое-как полотенца и, наконец, слава тебе господи, грязные ноги собственного сына на пороге.

— Папа? Во что ты такое играешь?

— Алби, подойди, пожалуйста, ко мне.

Он перелез через кровать, посмотрел на мое распростертое тело, вдавленное в прикроватный столик, и я в двух словах объяснил ему, что, по-моему, произошло. Он не стал гуглить «сердечный приступ». Он снял трубку и позвонил на ресепшн, выбрав при этом весьма понятный и разумный тон, которого я у него никогда не слышал, поразительно спокойный, лично я так и веду дела. Убедившись, что помощь уже на подходе, он широко расставил ноги, засунул руки мне под мышки и попытался помочь мне принять сидячее положение. Однако я намертво застрял, и тогда он опустился рядом со мной на пол, взял за руку, и мы стали ждать.

— Вот видишь, — помолчав, сказал он. — Я же говорил, что плавки слишком тесные.

Я скривился от боли:

— Алби, меня сейчас нельзя смешить.

— Тебе очень больно?

— Да. Очень.

— Прости.

— Аспирин мог бы помочь.

— А он у нас есть?

— Только парацетамол.

— Папа, а от него будет толк?

— Не уверен.

— Ладно, тогда просто полежи.

Прошло какое-то время, минуты три-четыре должно быть, и, хотя я пытался сохранять спокойствие, я не мог не думать о том, что, возможно, мой собственный отец оказался в свое время в аналогичном положении, один-одинешенек в своей квартире, и рядом не было никого, кто мог бы прилечь возле него и отпускать дурацкие шуточки. Не было никого рядом? Рядом не было меня. «Его сердце практически разорвалось», — со странным удовлетворением сказал мне тогда доктор.