Макс выбирает этот момент, чтобы перевести разговор на будущее умерщвление подводной лодки. Прикинувшись пьянее, чем был на самом деле, он рисует ночную отлучку, дерзкое плавание, которое будет одновременно и щелчком по носу существующему порядку, и великой данью свободе.

Когда он видит, каким светом радости озаряются их лица, он уже не колеблется и говорит им о том, что авантюра тайно готовится в недрах «Саратова» и что отправление назначено через три дня.

Пятого октября в полночь, когда начинает закипать сизигийный[13] прилив, наполнение резервуаров идет уже полным ходом. Нуку удалось соединить полкилометра шлангов, по которым движется непрерывный поток мазута. Насос, установленный им на клапан емкости, издает ритмичное посвистывание, и это единственный звук, нарушающий тишину ночи.

Последние ящики загружены через люки. Чтобы не привлекать внимания к этим маневрам, прожектор на мостике зажигать не стали, и хождения туда и обратно происходят в темноте, едва разбавленной лунным светом.

Трое рабочих-татар присоединились к экипажу, и, таким образом, не хватает всего одного человека, чтобы обеспечивать вахты. Шаги непрерывно грохочут по палубе, в залитом красным светом центральном посту кипит оживление.

Сиум отказался от использования мегафонов и пронзительным голосом отдает приказания, бегая от одного люка к другому. Его дыхание учащается, он мало спал последние дни. Нужно было проверить цилиндры мотора и гидравлическую систему руля, проконтролировать все жизненные функции и починить дверь, ведущую в торпедный отсек по правому борту, который отныне стал доступным. Но Сиум не чувствует усталости. На сердце у него легко, и хмель отплытия горячит кровь.

Вода все прибывает, и огромный силуэт «Саратова» медленно поднимается. Его неожиданно ожившая утроба наполняется глухим гулом, похожим на нетерпеливое ворчание зверя.

Один из членов команды, получивший приказ справиться и доложить о работе насоса, уже рядом с Нуком. Другой спешит к «Константину» с поручением проверить, будет ли буксир готов поднять якорь в условленный час.

В это время три пошатывающихся тени приближаются к сходням. Макс, с удивлением обнаруживший, что прожектор погашен, освещает путь огоньком зажигалки.

— Все это не сулит, на мой взгляд, ни хрена хорошего, — ворчит Тон, сгибаясь под тяжестью своего мешка.

— Вы еще можете передумать, Капитан.

— Какой-то странный запах, — замечает Жиль, опуская на землю фанерный чемодан.

— Это мазут, — откликается Тон. — Они заполняют резервуар.

— Нет, не мазут. Это запах дождя на железе. Запах пороха и крови.

— Я ничего не чувствую, — говорит Макс.

Он тоже ставит на землю полиэтиленовые пакеты, составляющие его багаж. Ночь вокруг полна шелестов и дуновений. Поток свежей зыби омывает «Саратов».

— Ну что, мы грузимся или даем задний ход?

— Грузимся, — говорит Жиль.

— Вперед! — бросает Тон, взбираясь по сходням.

С затаенной тревогой они спускаются в люк, из которого сочится слабый свет. В безмолвии, нарушаемом только неистовством прибоя, огромная подводная лодка глотает их одного за другим.