Повторила. Получилось шепеляво. Дотронулась пальцем до сломанных зубов, зарыдала:

– Кому я теперь такая нужна…

Мне, пожалуй, сгодишься, подумал Филипп, сверху вниз глядя на ее заголившуюся под растерзанным халатом грудь, на полные ноги. Ох, давно он не ощущал такой мужской охоты. Улыбнулся. Ну, теперь я с тобой по-другому спать буду. Как мне нравится.

Нагнулся, взял жену за подбородок, задрал разбитую рожу кверху.

– Разинь рот.

Она глядела с ужасом, но ослушаться побоялась.

– Ничего, – сказал Бляхин, изучив ущерб. – Губу зашьют – будет не видно. Зубы – только два верхних передних. Вставим золотые, выйдет краше прежнего. Всякий раз, когда порошком чистишь, будешь сегодняшний урок вспоминать… Иди пока, умойся.

Сам отошел к стене, где под стеклом памятные фотоснимки. Афишку давешнюю, из кремлевской больницы, тоже туда повесил. А сейчас пришло в голову, что надо и нынешнее число почтить. День, когда Филипп Бляхин стал хозяин собственной жизни.

Сделал просто: обвел на табель-календаре кружком 16 октября. Год закончится – быть календарю под стеклом, в вечном хранении.

Еще бы – такой день!

За дверью ванной плескалась водой и тихо, для себя, подвывала жена, а Филипп встал перед зеркалом. Стало интересно: не поменялось ли что в лице.

На первый взгляд – вроде нет. А посмотреть внимательно – лицо совсем другое. Живое. Будто проснувшееся. И блеск в глазах. А раньше не было.

Ничего. Всё перемелется, мука будет, и мы еще слепим из нее тесто. Бог даст, даже сдобное.

Жить на свете надо счастливо. А иначе зачем оно всё?