А кличка Красная Шапочка к капитану прилипла насмерть. Кто уж рассказал, неизвестно, но теперь его в полку иначе и не называли.

В тишине немецкого тылового госпиталя, возле массивного стола поста дежурного медперсонала, врач Иоахим Кляйн, только что вернувшийся после обхода палат, тихо, но настойчиво флиртовал с медсестрой Ингрид Мюллер. Этот флирт был такой же обязательной процедурой дежурства, как и ежедневная постановка термометров больным. И вдруг тишину больницы нарушил топот сапог. В кабинет стремительно вошли военный и мужчина в штатском. Кляйн поднялся, увидел гостей и уныло понял, что штурм сердца Ингрид откладывается.

– Он в сознании? – спросил штатский. Иоахим жестом указал вошедшим на дверь больничной палаты.

Ингрид кинулась было подать им белые халаты, но посетители отмахнулись и пошли в указанную сторону.

На койке у окна в небольшой узкой палате с зарешеченными окнами лежал Алексей с открытыми глазами. Двое крадучись подошли к кровати. Военный в серебряно-чёрной форме остался стоять в ногах, а гражданский сел на стул и заглянул Подкопину в лицо. Потом повернулся к военному, кивнул ему и снова повернулся к больному. По-русски он говорил почти без акцента.

– Тебе повезло, солдат. Великая Германия даёт тебе шанс начать жизнь заново и правильно.

– Это как же? – еле слышно спросил Подкопин.

– Ты можешь принести огромную пользу великому рейху. Это, – переводчик указал на военного, а тот многозначительно кивнул, – штурмбанфюрер[4] Фриц Дитц, он хочет забрать тебя в разведшколу абвера.

– Чтоб я чему-то у фрица учился? Я закончил разведшколу Самохина – лучшую в Советском Союзе!

Штатский старательно переводил. При упоминании фамилии Дитц, наморщив лоб, задал вопрос:

– Господин штурмбаннфюрер в абвере с тридцать девятого года. И всё это время он занимается русскими шпионами. Но никогда не слышал о такой разведшколе. Где она находится?

– Это самая секретная школа. Поэтому про неё никто и не знает.

– Ты сможешь показать её расположение? Рассказать об её структуре, основных учебных планах? Тогда тебя сразу примут в абвер.

Алексей сначала долго смотрел в потолок, скользя взглядом по трещинам, потом и вовсе прикрыл глаза. Дитц решил, что пленный принимает решение.

– Расскажешь подробно господину штурмбаннфюреру о школе, и тебя ждёт прекрасное будущее! Отдельная комната, усиленный паёк, индивидуальный график занятий! А в случае успеха – и женщины, – перевёл штатский.

– Пусть он наклонится, такой секрет только ему шепну.

Дитц наклонился.

– Ближе, – потребовал Подкопин.

Чего от него хотят, немец понял и без перевода. Он склонился почти к самым губам русского. И тут Подкопин попытался плюнуть фашисту в лицо, но плевок не получился. Тягучая слюна застряла в углу спёкшегося рта. Эсэсовец по-боксёрски резко и без замаха ударил Алексея в лицо. Потом ещё раз и ещё. С неимоверным грохотом на пол полетела капельница, стоявшая возле кровати. Но Дитц продолжал избивать потерявшего сознание Подкопина. Переводчик попытался урезонить своего начальника:

– Герр Дитц, успокойтесь! Допрос же не окончен!