До пересменки у штабных связисток оставалось часа полтора. Аппараты не стрекотали уже целых пятнадцать минут! В этой неожиданно образовавшейся тишине после полутора суток бессонницы Катюша стала засыпать прямо за столом. Глаза слипались, голова безвольно склонялась набок. Девушка подпёрла голову ладонями и стала таращить глаза перед собой. Лиза Сотникова сдалась минутой ранее.

Алексей, седой, почему-то одетый в длиннополую кавалеристскую шинель с жёлтыми маршальскими звёздами в петлицах, прошёл мимо неё, даже не повернув головы.

– Алёша, ты уже стал маршалом сухопутной авиации? А где твой самолёт? – удивилась Катюша. Но Подкопин, не сбавляя шага, растворился в утреннем клочковатом тумане.

Голова Кати сорвалась с рук, и девушка ударилась лбом о стол. От удара она проснулась с протяжным стоном. Сон мгновенно улетучился, но оставил после себя липкое чувство безотчётной тревоги. Лиза наклонилась над ней.

– Ты чего, Катюша?

– Да сердце неприятно сжало.

– Может, что-то приснилось?

– Да, какие-то невнятные тени, – растирая лицо, пожаловалась Катя.

– Так выйди на улицу, постой на ветру. Отпустит.

– Уже отпустило.

Катя встала и подошла к окну, распахнула форточку. Морозный ноябрьский воздух немного отрезвил девушку. Она прижалась к окну, но, кроме своего лица, отражённого стеклом, ничего не увидела.

Вернувшись к столу, старшина тихо выдвинула ящик и достала оттуда что-то завёрнутое в тряпицу. Воровато оглянувшись по сторонам, она развернула сахарного петушка. Он уже был не такой «боевой», как прежде, сильно зализанный, но всё же узнаваемый. Катя взяла леденец за палочку-щепочку и лизнула петуха в одно «крыло», потом в другое. Зажмурилась от удовольствия, потом помахала им в воздухе, чтобы он высох, и, улыбаясь, убрала обратно в стол.

Ларочкин с истошным криком опять кинулся на капитана. Но тот тем же ударом свалил рядового на землю.

– Следом, сука!

– Это же верная смерть!

– Товарищу твоему смерть, если не поможешь. Да и тебе, если не пойдёшь.

Ларочкин понял, что сегодня капитана ему не одолеть. Он поднялся, зачем-то отряхнул форму и вылез из окопа.

Так же петляя, как и старший сержант, Ларочкин побежал в сторону лежащего Алексея. Он перевернул его на спину и, упираясь каблуками в развороченную снарядами землю, на боку, помогая себе локтем, потащил назад. Теперь в его руках была жизнь Алексея.

Опомнившиеся немцы открыли пулемётный огонь. Пуля вошла Илье в подбородок снизу, и его не стало. В одно мгновение. Род Ларочкиных оборвался вместе с его двадцатилетней жизнью.

Солдат из роты капитана Быкова, наблюдавший за всем этим, повернулся к капитану Сонину.

– А вдруг они ранены?

– Третьим будешь?

Солдат активно замотал головой. А Сонин, как ни в чем не бывало, убрал в кобуру свой пистолет и с необъяснимой весёлостью заявил:

– Придётся самому завершить задание. Где тут у вас язык?

Солдат повёл его по окопу. По тому, с каким лицом появился капитан из-за поворота траншеи, Бодьма сразу всё понял. Но на его узкоглазом бурятском лице, невозмутимом как у капищного идола, нельзя было прочесть ни одной эмоции. Шага за два он стал подниматься, одновременно вытаскивая из-за сапога кривой охотничий нож, но тот предательски блеснул. Кто-то кинулся сзади, двое с боков, и Николаева быстро скрутили.