Это была ошибка. Его поцелуй оказался долгим, волнующим и глубоким. И зачем только она это позволила? Знала же, что он опасен! Грейс сама себе казалась отбивной котлетой, лежащей на блюде перед изголодавшимся обжорой. Рубен втянул ее язык к себе в рот. Потом каким-то непонятным образом положение изменилось: его язык оказался у нее во рту – вкрадчивый, любопытный, неторопливый, завораживающий. Самообладание ускользало от нее, утекало, как вода между пальцев… или как одежда, как нижняя юбка, соскальзывающая с бедер к ногам…

Перед ее мысленным взором мелькнуло то же видение, что не давало ей уснуть прошлой ночью: сплетенные обнаженные тела, ее и Рубена, его длинные, сильные, ловкие пальцы, ласкающие ее… Сколько же времени прошло с тех пор, как кто-то прикасался к ней вот так в последний раз? Прошли годы.

– Рубен, – тихо сказала Грейс, поражаясь тому, как сладко звучит его имя, если произносить его шепотом, не прерывая поцелуя.

– Грейс, – прошептал он в ответ.

Казалось, Рубен тоже находится во власти волшебного мгновения. Но он совершил ошибку: высвободил руку и засунул ее под платье Грейс, продвигаясь все выше по ноге.

Поцелуй – это одно, а непрошеная вольность, да еще самого грубого свойства, – совсем другое.

Крепко стиснув колени, Грейс оторвалась от его рта и холодно проговорила:

– Освободите меня от своего присутствия, мистер Джонс, я замужняя женщина.

Она произнесла это без особого возмущения, так как сама только что вспомнила о своем замужнем статусе. Ее можно было обвинить в чем угодно, но только не в лицемерии.

– Повторяю, освободите меня от своего присутствия, – повторила она, смутно удивляясь, отчего это ей вдруг вздумалось выражаться высоким слогом героинь Вальтера Скотта.

– Да я бы и рад. Гусси, если ты меня отпустишь. Только теперь Грейс сообразила, что его рука оказалась в капкане у нее между ног. Торопливо разжав колени, она вскочила, одергивая юбку.

Когда и как платье спустилось с ее правого плеча чуть ли не до самого локтя, она понятия не имела. Рывком водворив его на место, Грейс отбросила назад выбившиеся из прически и упавшие на лицо волосы.

– Я вовсе не за этим сюда пришла, – заверила она его, презирая себя за предательскую дрожь в голосе.

– Я тоже. Просто увлекся. Эти минутные порывы иногда заводят довольно далеко.

Рубен пытался сделать вид, будто ничего не случилось, но при этом подтянул к себе одну ногу и поставил ступню на сиденье, наклонившись вперед и обхватив колено руками. Грейс легко догадалась, что он пытается скрыть, но предпочла отвернуться, чтобы не узнать наверняка. Утешением ей послужило лишь одно: несмотря на всю наигранную небрежность, его голос тоже прозвучал не слишком ровно.

– Значит, все дело только в этом? – спросила она, сама не зная зачем. – Это был минутный порыв?

Рубен молчал; ей казалось, что она слышит, как он подыскивает в уме подходящий ответ. Однако то, что он в конце концов произнес вслух, застало ее врасплох:

– Сказать тебе по правде, Грейси, я готовился к этому весь день.

Разумеется, это был всего лишь новый трюк: уж ему ли не знать, что чистосердечное признание – оружие куда более мощное и безотказное, чем самое горячее отрицание вины? Но он назвал ее «Грейси»… У нее сохранились смутные детские воспоминания: так звала ее мать. Это было давным-давно, с тех пор никто не называл ее этим уменьшительным именем. Никто, даже Генри. Опять она ощутила в груди предательское тепло. Грозный симптом.