Именно благодаря помощи призраков я убила второго вампира. Вампиры очень хорошо прячут свои дневные убежища, даже от носа вервольфа — или койота. Даже те, кто владеет магией, не могут уничтожить их защитные заклятия.

Но я могу их находить. Потому что жертвы насильственной смерти обычно остаются на месте убийства в виде призраков, а за каждым вампиром обычно числится много таких жертв.

Поэтому и ходячих мало (я, например, не встречала ни одного) — всех их убили вампиры.

Но если иной, чья кровь окрасила стены и пол дома, оставил призрака, этот призрак не желал мне показываться. Пока не желал.

Я присела на пороге, между входом и гостиной, и закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться на том, что чую. Запах жертвы я отстранила. Каждый дом, как и каждое существо, имеет свой запах. Начну с этого, потом выделю запахи, которые здесь неуместны. Я нашла основной запах комнаты — в данном случае преимущественно запах трубочного табака, древесный дым и запах шерсти. Древесный дым показался мне странным.

Я на всякий случай открыла глаза и осмотрелась, но не увидела ни следа очага. Будь запах слабее, я решила бы, что кто-то принес его на своей одежде, — но этот запах преобладал. Может, благовоние или что-то, пахнущее огнем.

Поскольку, даже если я найду источник странного дыма, это вряд ли мне поможет, я положила голову на передние лапы и снова закрыла глаза.

Освоив основные запахи дома, я смогла различить случайные запахи, принесенные теми, кто сюда приходил. Мои предположения подтвердились: дядюшка Майк здесь побывал. Обнаружила я и острый запах девочки с йо-йо — она бывала здесь неоднократно. Все остальные запахи я поглощала, пока не почувствовала, что по желанию легко могу их вспомнить. Память на запахи у меня гораздо лучше зрительной. Я могу забыть чье-нибудь лицо, но редко забываю запах — или голос.

Я открыла глаза, собираясь получше исследовать дом… и все изменилось.

Гостиная была маленькая, аккуратная и во всех отношениях такая же безликая, как весь дом. Комната, где я оказалась, была вдвое больше. Вместо штукатурки стены забраны панелями из полированного дуба и увешаны небольшими вышитыми коврами со сложными картинами жизни леса. Кровь жертвы, которую я видела расплесканной по ковру цвета овсянки, теперь покрывала лоскутный плед, брошенный на полированный деревянный пол.

В передней стене, где раньше выходило на улицу окно, я увидела камин из речного камня, а окна не увидела. Зато на противоположной стене оказалось множество окон, и сквозь их стекла я видела лес, какой никогда не растет в сухом климате восточного Вашингтона. Этот лес намного обширнее маленького заднего двора, обнесенного проволочной изгородью.

Я поставила передние лапы на подоконник и выглянула в лес: детское разочарование оттого, что резервация оказалась ничем не примечательным пригородом, сменилось чувством глубокого удивления.

Койоту хотелось убежать в лес, узнать, что в его зеленой глубине. Но нам предстояла работа. Поэтому я убрала нос от стекла, соскочила с подоконника и, перепрыгивая с одного сухого места на другое, вернулась в коридор — который выглядел как раньше.