Смит писал, что «грабежи и насилие, совершаемое варварами», оставили западную Европу «в состоянии крайней нищеты». Торговля была разлажена, города разорены и разрушены, поля не возделаны. Но несмотря на то, что власть закона и, соответственно, все юридические права были повергнуты в небытие, результат оказался вовсе не таким, как в песне Леннона «Imagine»: «Представь себе, что нет ничьих владений». Смит подчеркивает: «Ничто из того, что имело хоть какую-нибудь ценность в разрушенном Риме, не осталось без хозяина». Вакуум, образующийся после падения власти, не заполняется ни песнями поп-идолов, ни плясками анархистов. Отсутствие власти заполняется еще более сильной и еще более суровой властью. В сравнении с мелкими племенными вождями, разворовавшими западную Европу, Михаил Бакунин выглядит таким же ручным и послушным представителем среднего класса, как члены городского правления.

Варварские вожди не грабили земли, чтобы стать богатыми. Они и так были богатыми. Шопинг очень легок и удобен, если компанию тебе составляет банда вооруженных до зубов головорезов. Хотя в темные века покупки и не были очень уж престижным развлечением. Что же тогда варварские лорды делали с продуктами своих земель? А ничего. Они их просто раздавали.

Но они делали это не потому, что были очень щедрыми. Они делали это потому, что жаждали еще большей власти. «Крупный землевладелец, — писал Смит, — не имея ничего, на что он мог бы обменять большую часть продуктов своих земель… пользовался всем у себя дома и при этом не отказывал в гостеприимстве». Это не значило, что хозяин просто пировал в окружении многочисленных гостей и шутов, устраивал рыцарские поединки, и все они беззаботно и беспечно забрасывали полы средневековых сетевых ресторанов куриными костями. Пировать — значило кормить бандитов. Чем больше головорезов мог кормить вождь, тем больше у него было власти. Смит отмечал, что во время Вильгельма Руфуса, сына Вильгельма Завоевателя, Вестминстерский холл был не местом чинного заседания парламента — это была столовая. «Земля считалась не только источником средств к существованию, — писал Смит, — но и средством достижения власти и обеспечения защиты. Авторитет… соответствовал размерам и роскошности владений».

Собственность равняется власти — это формула, за которую быстро ухватились левые. Но капитализм расширил определение собственности и ослабил знак равенства. Прежде власть проистекала из субстанции конечной: было ограниченное количество власти, потому что было ограниченное количество земли. Было так: любая власть, полученная мной — это власть, которую я отбираю у тебя, когда забираю себе твой задний двор. Переместив источник власти из недвижимости в деньги, капитализм сделал власть бесконечной. И тогда начался процесс отделения экономической власти от власти над судьбами народов: «Тот, кому удается стяжать большое состояние, не обязательно получает какую-либо политическую власть». Так что новыми феодальными высочествами, заседающими в крепости под защитой бандитов, были социалисты. Они возвратили источник власти конечному предмету — политике. Это когда любая власть, полученная мной — это власть, которую я ворую у тебя на выборах.