— Да, сынок, спасибо. Спасибо, что папин авторитет поддержал. Спасибо, родной. Теперь все учителя твоей английской, черт бы её подрал, школы будут говорить, что у генерала Глинского сын — двоечник. Сбрендивший на книжках урод!

— Влад! — сдвинула брови Надежда Михайловна.

— А что — Влад?! Что Влад?! Тут света белого не видишь, из командировок не вылезаешь, думаешь, хоть дома-то… Да! Крепкий, понимаешь, тыл…

У отца бешено задёргалось лицо, и Боря даже отшатнулся к стенке, испугавшись. Последнее время нервы у генерала Глинского явно «подсели». Он чаще, чем обычно, повышал голос, раздражался, мог и матом послать. Да и чаще обычного выпивал рюмку-другую за ужином. Борис тогда не знал, что это было связано с трагической гибелью маршала Неделина (того самого, спасшего мать) и ещё многих других офицеров и гражданских инженеров. Они погибли при взрыве ракеты на старте — погибли прямо на глазах у Глинского, уцелевшего воистину чудом. Неделин прямо со стартовой площадки отправил Глинского кому-то позвонить. А Боре, конечно, родители об этом ничего тогда не рассказали…

Отец метнулся в комнату и выскочил оттуда с широким потёртым офицерским ремнем:

— Выдеру как сидорову козу!!!

До этого отец никогда Бориса не порол, и мальчишка очень испугался. Его страшила не столько физическая боль, сколько страшные, бешеные глаза отца.

— Владлен!

Мать буквально повисла у отца на руке.

— Влад, Владечка… Не надо, не надо…

Владлен Владимирович шумно выдохнул. Выронил ремень и тыльной стороной ладони вытер выступившую на лбу испарину. Мать продолжала его держать за руку и тихонько поглаживала:

— Владушка, Влад… Успокойся, успокойся… Это моя вина, это я недоглядела. Но это ничего. Мы всё исправим, всё выправим. Да, Боря?

— Да, — сказал Борис, глотая ком в горле. Потом он прерывисто вздохнул и добавил:

— Прости меня, папа… Я не хотел тебя расстраивать… Я просто не подумал.

— Не подумал… — отец понемногу успокаивался и говорил уже почти нормальным голосом, вот только левый глаз у него всё ещё подёргивался: — Не подумал… А надо думать… Ты уже достаточно взрослый, чтобы думать и понимать… Твоя учёба — это ещё и моя честь и репутация! Не смей позорить меня, ясно?

— Я постараюсь.

— Постарается он… В общем, так: никаких книжек, пока не исправишь оценки по всем предметам… Там посмотрим… И ещё, Надя… Надо отвести его в какую-нибудь спортивную секцию. Раз и по физкультуре он дохлый. Пусть, я не знаю, борьбой, что ли, займётся.

— Хорошо, — кротко кивнула Надежда Михайловна, — хорошо, всё сделаем, Владичка.

— Ладно, — уже почти совсем остыл генерал. — Иди сюда, сын.

Борис приблизился к отцу, и тот неожиданно обнял его и поцеловал в затылок:

— Ладно, ремень — это так… Нервы. Но! Ты всё же натворил делов, а потому заслужил взыскание… Так?

— Ну.

— Не ну, а так точно! — усмехнулся отец. — Ну и как тебя прикажешь наказывать? В угол поставить?

Последний раз Борю ставили в угол года три назад, и уже тогда это выглядело несколько комично. Борис не выдержал и улыбнулся, запрокинув голову и глядя снизу вверх в лицо отца:

— Ну, пап… Ну хочешь, я встану в угол.