Ни лагерному руководству, ни американским советникам очень не хотелось произносить такие слова, как «мятеж» или «восстание». Потому что тогда пришлось бы признать, что проглядели заговор. Да ещё в день визита «главного моджахеда»… Надо было срочно что-то придумывать. Особенно хорошо это понимал мистер Абюзейд, очень не хотевший ставить крест на своей карьере. В американское посольство в Исламабаде он уже звонил и знал, что на самом высоком уровне будут требовать от пакистанцев как можно быстрее «решить проблему». «Проблему», которая возникла, в том числе, и из-за его, Абюзейда, недогляда!

Лагерное начальство и советники понимали, что надо попробовать решить все тихо. Тогда ещё можно будет как-то отбрехаться. Ну да. Немного постреляли, но так… Между собой…

(Кстати говоря, именно эта версия потом пошла по пакистанской «линии» как основная. Курсанты и охранники не поделили оружие. Оно предназначалось моджахедам-пуштунам, возвращающимся в Афганистан, а их «конкуренты»-таджики воспротивились, не захотели столь непропорционально укреплять позиции пуштуна Хекматияра… Ведь конфликт между Каратуллой, Яхьей и Азизуллой ни для кого не был секретом. Собственно говоря, американцы и Хусейна-то подтянули в лагерь, чтобы его высокородность помогла разрешить явно обостряющийся конфликт.)

Тем временем над Зангали уже начали зависать пакистанские вертолёты. А посты военной полиции спешно сворачивались, пакистанцы уходили из сектора обстрела, чтобы за укрытиями спокойно дождаться подхода бронетехники…

Темнота густела. И вдруг захваченную крепость с тыльной стороны осветили мощные аэродромные прожекторы, с той стороны атаковать крепость, кстати, было сложнее — там и стена повыше, и ворот нет, да и бронетехнике туда добираться сложнее — сплошные валуны… Чем-то эта «иллюминация» была даже выгодна восставшим: они могли видеть «духов» на расстоянии метров ста — дальше всё сливалось в один сплошной серо-чёрный фон.

Из него, из этого фона, вдруг, словно для привлечения внимания, раздались несколько выстрелов, затем громкая команда: «Не стрелять!» — а потом… Потом на свет вышел американский советник Абюзейд — в голубой ооновской каске, в такого же цвета бронежилете. Вид у него был более чем экзотический. Кем-кем, а трусом американец точно не был — он медленно, но уверенно направился к воротам крепости. Один.

— Не стрелять! — закричал Глинский и побежал со стены вниз, отдавая на ходу распоряжения о подстраховке себя во время переговоров.

«Только бы у ребят нервы не сдали… Тогда ещё есть шанс… Ещё можно потянуть время. А вдруг, может… получится мистера в крепость затащить?..»

Несколько прикрывших Абюзейда моджахедовских снайперов специально выдвинулись под свет прожекторов, демонстрируя свою готовность к стрельбе. Борис приоткрыл массивную, обитую сталью створку ворот, высунулся из неё и тут же, от греха, спрятался обратно.

Советник подошёл ещё на несколько метров. Надо отдать ему должное — он не стал пытаться выдать себя за ооновского наблюдателя. Понял, наверное, что если руководители восстания примут его за клоуна, то никакого разговора не получится — скорее всего, его просто убьют.