Большинство нынешних длинноволосиков не умеют сами гвоздя забить. Посадить бы их в камеру доктора Твитчела да забросить в двенадцатый век — пусть наслаждаются.

Но я ни на кого не держу зла, и мое время мне нравится. Вот только Пит стареет, толстеет и уже не связывается с молодыми котами. Очень скоро он уснет слишком долгим сном. Я всем сердцем надеюсь, что его отважная душа найдет свою Дверь в Лето, где колышутся под летним ветерком поля валерианки, где кошки сговорчивы и где любой подставит тебе колено, чтобы ты мог потереться об него, — но никто не пнет ногой.

Рики тоже поправилась, но это здоровая и временная полнота. Она стала от этого только прекраснее и все так же звонко восклицает «Ну-у?!», когда удивляется, но чувствует себя при этом не очень уютно. Я сейчас разрабатываю устройства, способные облегчить ее состояние. Быть женщиной вообще не очень удобно, и я хочу — и уверен, что сумею, — сделать что-нибудь такое, чтобы ей легче жилось. Трудно нагибаться, поясница ноет — над этим я работаю сейчас. Я сделал ей гидравлическую кровать, которую, вероятно, запатентую. Надо бы еще сделать что-то, чтобы было легче залезать в ванну и вылезать из нее, но я пока не придумал, что именно.

Для старины Пита я тоже изобрел «кошачий туалет» для плохой погоды — автоматический, самоопорожняющийся, гигиеничный и без запаха. Однако Пит настоящий кот — он предпочитает ходить на улицу и по-прежнему убежден, что если попробовать все двери, то одна из них обязательно окажется Дверью в Лето.

И знаете… Я думаю, он прав.