Пока громада двигалась в направлении Эдирны, когда-то бывшей столицы Османов.
Сулейман держал себя так, словно страстно желал оставить за спиной в Стамбуле все свои сомнения и малейшую нерешительность. Может, так и было?
На первых привалах он не вспоминал о гареме, дворце, тем более о Хуррем. Молчал и Ибрагим. На какое-то время даже показалось, что жизнь вернулась в прежнее русло, когда не было этой зеленоглазой колдуньи, когда между ними не было никаких тайн и недомолвок. Ибрагим отдыхал душой, все равно с опаской ожидая малейшего упоминания о наложнице, боясь выдать себя хоть чем-то.
Сулейман от природы подозрителен, даже если не от природы, то всей прежней жизнью воспитан быть недоверчивым, слышать в каждом слове ложь, всех подозревать в обмане. Неудивительно, если вспомнить, что он младший сын младшего сына, что ему по всем законам не стоило даже мечтать не только о престоле, но и о самой жизни. Но вот случилось невообразимое – его отец Селим, одолев братьев и отца, стал султаном, а потом казнил собственных сыновей, оставив в живых только Сулеймана.
Что это было, простая случайность или султан Селим все рассчитал точно, оставив в живых только того, кто не пойдет против? Пошел бы? Возможно, и пошел, но Селим умер раньше, чем Сулейман успел набрать достаточно сил, чтобы выступить против отца. Или не выступил бы, терпеливо дожидаясь своей очереди?
Трудные вопросы, разве можно понять, как поступил бы человек, получи в руки большую силу, притом такой замкнутый и недоверчивый.
Во всей империи был всего один человек, которому Сулейман доверял безгранично, – Ибрагим. Даже матери так не верил, знал, что он для Хафсы все, потому что без него ей не бывать валиде – главной женщиной империи, что она сделала все возможное, чтобы привести к власти своего мужа Селима (это воины ее отца Менгли-Гирея помогли султану выступить против прежнего султана Баязида), знал, что нужен Хафсе даже больше, чем она ему, но до конца не верил.
А Ибрагиму верил. И не потому что тот был рабом, все, кроме знаний, получившим из рук благодетеля, а потому что они единомышленники. Для всех Ибрагим слуга, а Сулейман Повелитель, но наедине они даже не равные, Ибрагим впереди – пусть на шаг, но впереди. Он больше знал, больше умел, к тому же был более свободен, как бы странно это ни звучало. Ибрагим мог отправиться на смотр войск, уехать в Эдирну или даже в Египет, а Сулейман нет. Султан был привязан к Стамбулу и покидал столицу разве что для охоты, в остальное время он подчинен обычаям, правилам, закону в большей степени, чем вчерашний раб Ибрагим.
Ибрагим никогда не пользовался своим преимуществом и не намеревался этого делать. Ему не нужна видимая власть, куда заманчивей власть невидимая. Грек помнил, как однажды в их деревеньку занесло уличного актера с куклами. Все видели, что куклы на ниточках, что они движутся не сами по себе, но были в восторге от умения кукловода, от того, что эта подчиненность забывалась. Все, кроме мальчика, не расстающегося со скрипкой. Георгиса поразило другое – именно власть человека над безвольными куклами. Вот как надо: не приказывать, не угрожать оружием, не давить авторитетом, а тихонько дергать за ниточки, чтобы послушные твоей воле куклы выполняли твои желания. И при этом пусть остальные думают, что куклы движутся сами по себе, пусть аплодируют им, а не кукловоду.