– Хур… Хуррем?..

– Пойди к Хуррем и скажи ей, что я просил прийти в таком виде, как она есть.

Не брякнуться оземь евнуху помогла только многолетняя выдержка и привычка к любым неожиданностям, но от султана он вышел на подгибающихся в коленях ногах и с полным сумбуром в голове. Почти бежал, плохо соображая, что делает, едва не пал на колени перед строптивой наложницей. Повелитель просил, не приказывал, а просил ее прийти! О, Аллах, такого в гареме не бывало никогда, ни при Сулеймане, ни при прежних султанах. Такого не бывало ни в одном гареме мира!

Гарем притих, творилось что-то, что осознать невозможно. Повелитель попросил рабыню прийти! Не приказал, не отправил ее в Босфор, не распорядился дать полсотни плетей за ослушание, а попросил прийти к себе в спальню!

К валиде метнулись докладывать о невиданном; та поднялась, невзирая на недомогание, но идти к сыну не рискнула, тоже не понимая, что происходит. Конечно, Махидевран поступила глупо, устроив расправу над наложницей вот так, могла бы выждать до завтра. Но Махидевран никогда не отличалась сдержанностью, за что ее и полюбил Сулейман – была неистовой и в жизни, и в постели.

Роксолана обомлела: ее не схватили, не бросили на съедение диким зверям, не посадили в кожаный мешок – напротив, султан попросил прийти, даже избитую!

Наверное, Махидевран нажаловалась, что стукнула ее по коленке. Ну и пусть, жаль, что не стукнула сильней! Эта баш-кадина вон как лицо расцарапала. Подбитый глаз быстро заплывал, мешая смотреть, саднили красные полосы на лице. Хороша красавица… Ну и пусть! Пусть! Пусть!

Роксолана гордо выпрямилась и шагнула вперед. Даже если Повелитель прикажет бросить ее в залив, ужаснувшись растрепанному виду, она хотя бы увидит его еще раз. При мысли о том, что эта встреча с Сулейманом будет последней, слезы невольно хлынули из глаз. Вот пока Махидевран таскала за волосы и царапала лицо, Роксолана не плакала, хотя было больно и унизительно, а сейчас стало невыносимо горько от понимания, что счастье такое короткое. Недаром ей все время твердили, что ночь у султана, даже если попадешь к нему на ложе, для большинства становится последней. Во всяком случае, для рабынь так. А она рабыня и права на счастье не имеет.

Будь проклято рабство!

От слез защипало раны, но Роксолана не позволила себе вытереть их даже рукавом, прекрасно понимая, что из-за каждого угла, из каждой двери за ней следят десятки любопытных, совсем не доброжелательных глаз. Все ждут ее падения, ведь никто не пришел на помощь, когда Махидевран набросилась, никто не заступился, не защитил, кизляр-ага и тот больше боялся за баш-кадину, когда Роксолана попыталась дать отпор, чем за избитую рабыню.

Ну и пусть! Она погибнет с высоко поднятой головой всему гарему назло! Даже в кожаном мешке будет петь песни, замолчит разве что захлебнувшись. Пусть ее стегают плетьми, под плетью она будет читать стихи, глядя в глаза диким зверям, тоже, а в мешке петь!

Роксолана так и вошла в покои султана – с высоко поднятой головой. Она не мясо для торговли на базаре, она человек, и не ее вина, что татары налетели внезапно и полонили. И сто´ит она много больше, чем эта самая толстуха Махидевран, которая только и знает, что есть и спать.