Султан снова подозвал кизляр-агу.

– А куда ты дел маленькую певунью вчера?

– Отвел обратно; баш-кадина…

– Я знаю. Пусть так. Но сегодня не день жен, приведешь ко мне. И никого не слушай, даже если кто-то ляжет поперек моей двери, понял?

– Да, Повелитель.

– Все, достаточно объяснений. Ее не предупреждай, просто придешь вечером и приведешь, пусть придет, какая есть.

Ему почему-то очень понравилась мысль застать Хуррем едва ли не встрепанной. Так интересней, чем подготовленные, щедро намазанные маслом, надушенные женские тела.

– Ты все понял? Чтоб никто не знал и не готовил.

– Я понял, Повелитель.

Роксолана с трудом отмыла все намазанное на нее в предыдущий день, пришлось долго тереть щеки, да и тело тоже, полоскать волосы. В них остался легкий мускусный запах, но это приятно, ненавязчиво.

Так-то лучше. Какое все же везение, что вчера Махидевран не позволила ей войти к султану размалеванной и до удушья облитой всякой всячиной.

Фатима посмеялась:

– Ты отмываешься так, словно желаешь забыть вчерашний день.

Роксолана подумала, что утро нет, а вот вечер хочется.

– Дай я тебя подушу другим.

– Что это? – почти шарахнулась Роксолана.

– Не бойся, этот запах ненавязчив, но привлекает мужчин.

– Каких мужчин, Повелитель больше меня не звал. И не позовет, потому что я для него никто, так, певунья на один день.

В голосе горечь, потому что в небе уже первые звездочки, а за ней не пришли, – значит, сегодня уже не позовут, а завтра султан о ней напрочь забудет.

Ну и пусть, ну и хорошо, ей же так спокойней. Это лучше, чем враждовать с Махидевран. И воспоминания о вчерашнем утре остались хорошие. Нет худа без добра, а еще говорят, мол, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Ты чего бормочешь?

– Радуюсь, что больше не зовут и не раскрашивают, как куклу.

– Что не раскрашивают – хорошо, а про не зовут – не думаю. Не за мной же кизляр-ага пришел.

Роксолана резко повернулась и действительно увидела входившего в комнатку кизляр-агу. Сердце прыгнуло, норовя вырваться из груди.

– Пойдем со мной.

Фатима засуетилась:

– Сейчас, мы ее быстро переоденем и причешем.

– Нет, сказано привести как есть. Пойдем.

Роксолана послушно отправилась за евнухом, а Фатима сзади зашептала:

– Вот и хорошо, так даже лучше, собственную красоту покажешь, а не намалеванную.

Конечно, гарем заметил, что повели Хуррем к Повелителю безо всяких украшений и в простой одежде, даже волосы слегка заколоты…

А у Роксоланы так стучало в висках, что мало понимала, куда идет, не замечала, как ноги ступают.

Раскрылась дверь в покои султана, ее подтолкнули, и дверь плотно закрыли.

Роксолана забыла все, чему учили: что нужно немедленно пасть ниц, если позволят встать и скинуть с себя одежду. Но даже если бы не забыла, то как это сделать, если должна быть обнаженной под большим халатом, а она в шальварах и кофточке?

Сулейман снова стоял, отвернувшись к окну, уже по легким шагам понял, что пришла та, которую ждал, но обернулся на всякий случай с серьезным, почти строгим лицом. И увидел испуганную девочку, просто не знающую, как себя вести.

– Подойди сюда.