– Правду, стало быть, мне сказывали, что ты ему благоволишь без меры.

– Батюшка, ты уж четырнадцать годков на киевском столе, скажи, получилось бы у тебя править, не имея под рукой тех, на кого ты можешь опереться?

– Опора нужна каждому. Без нее никак нельзя.

– А видишь ли ты меня своим преемником?

– Хочешь сказать, что он твоя опора?

– Да.

– Ненадежное получается плечо, сынок. Ить сам себе голова.

– Может, и так. Но ни разу он еще не сделал ничего такого, чтобы во вред Руси пошло. Дал пушки Комнину, и тот надрал холку венецианцам? Да, похоже, с избытком, коли они даже тебе пожалились и доброхотов близ тебя нашли. А ить от того опять польза Руси вышла. Пошлины в Царьграде стали меньше, и наши купцы вновь могут в нем торговать, а не отдавать товары венецианцам за бесценок. Но они того замечать не хотят, только видят беспошлинную торговлю Михаила. А кому он платит с того прибытка пятую часть? Великому князю киевскому. Батюшка, а кто из купцов иль князей еще платит столько же? Сдается мне, десятиной обходятся.

– Так ни у кого и доходов таких нет.

– Работать не умеют, вот и нет. А Михаил наукой делится щедро. Я вот поставил у себя те же плавильни, что у него. Так они мне и из болотной руды железа выдают куда больше. А как заменил молотобойцев на механические молоты, так и крицы переделываются куда быстрее. Но те, кто тебе советует, новому учиться не желают, они все больше на чужой каравай рот разевают.

Всеволод какое-то время посидел молча, глядя в какую-то одному ему ведомую точку. Потом перевел усталый взгляд на Владимира. Закрыл глаза и посидел еще немного. Наконец произнес:

– Очень надеюсь, сынок, что ты не ошибаешься. Велю его выпустить. Но дознание все же проведу.

– Твоя воля, батюшка.

– Хм. А ты неплохо устроился, – оглядев камеру, произнес Владимир.

– Я тут только в гостях, так что остается поблагодарить хозяина. Может, понимает, что я у тебя в милости, вот и решил держать нос по ветру. Железо-то разогреть да убрать свежее сено недолго, – пожал плечами Михаил.

– Осерчал?

– Не стоит задавать вопросы, князь, ответы на которые ты и сам знаешь. А вот если тебя интересует, не решу ли я отложиться со своим градом, то я отвечу – этого не будет. Сила Руси в единении. Не будет его, не станет и государства. Так что не до глупостей.

– Странный ты. Поверить в твои слова трудно, но отчего-то я верю.

– Может, потому что хочешь верить, – улыбнувшись, произнес Михаил.

– Может, и потому, – не стал возражать Мономах. – Ладно, пошли уж. Чего в порубе разговоры разговаривать.

– Пошли.

– Ты и впрямь думаешь, что бояре киевские уж ко мне присматриваются? – выходя из здания во двор, спросил Мономах.

– А иначе и быть не может. Батюшка твой хворает все чаще. Стол киевский по всем законам должен тебе отойти. Это жизнь, князь. И все мы смертны, – щурясь на солнце, ответил Михаил.

– Я ведаю, что ты лекарь знатный.

– При твоем отце достойный лекарь ромей, – возразил Романов.

– Но ты, сказывают, и вовсе чудеса творишь.

– С ранами да, было дело. Но хворь это иное. И потом. Из поруба и сразу к ложу больного, заточившего меня туда… Князь, а не слишком ли много мне веры?