— Позвоните советскому коменданту с Шестой авеню, он наверняка подрабатывает, — предложил Ричер и обратился к Хобарту: — Вам повезло с сестрой.

— Нелегко ей приходится, — ответил тот.

— Расскажите о Найте.

С уходом сестры Хобарт, похоже, расслабился.

— Наступила одна из тех самых неповторимых минут. Я что хочу сказать: ты решил, что уже по уши в дерьме, а потом до тебя доходит, что ты даже не представлял, как глубоко в нем увяз. Сперва мы ничего не предпринимали, затем переглянулись и, как я понимаю, приняли молчаливое решение сражаться до последнего. И принялись поливать их огнем. Они валили на нас и валили, а мы их косили и косили. У нас начало барахлить оружие. Они, видимо, этого ждали. Как только учуяли, так разом рванули в атаку. Ладно, подумал я, вот и конец.

Хобарт закрыл глаза, в маленькой комнате повисло молчание.

— Ну и? — произнес Ричер.

— Они добежали до края окопа и остановились. Один из тех, кто был у них за офицера, посмотрел на нас сверху и ухмыльнулся. При свете луны его белые зубы сияли на черном лице. Мы только что уложили несколько сотен мятежников, а теперь он нас захватил.

— Что было дальше?

— Первые дни — полный бардак. Нас все время держали на цепи — тюрем у них не было. У них вообще ничего не было. Нас, правда, кормили. Через неделю они заняли Угу и посадили нас в изолятор городской тюрьмы. Мы считали, что они ведут переговоры с Вашингтоном.

Но с Вашингтоном, видимо, у них ничего не вышло, потому что нас перевели в общую камеру. Это было плохо. Арестантов набито под завязку, грязь, болезни, питьевой воды не было, и нас практически не кормили. Потом нас судили.

— Судили?

— Я так думаю. Я не понял ни слова. Нас признали виновными. Я решил, что хуже быть не может, но ошибся. Пришел мой день рождения.

— Что произошло в тот день?

— Нас — примерно дюжину заключенных — выгнали на тюремный двор и построили в шеренгу. Все мы, видимо, родились в один день. Первое, что бросилось мне в глаза, — чан с варом и пропановая горелка под ним. Вар пузырился. Потом я заметил рядом с чаном большую каменную колоду, почерневшую от крови. Верзила надзиратель схватил мачете и что-то проорал крайнему заключенному. Мой сосед по шеренге немного говорил по- английски, он мне перевел. Мы могли выбирать. Даже три раза. По случаю дня рождения каждому из нас отрубят ногу. Первый выбор — левую или правую. Второй выбор — длинные штаны или шорты. То есть рубить выше или ниже колена. Третий выбор — сунуть культю в чан или нет. Кипящий вар склеит артерии и прижжет рану. Откажешься — умрешь от потери крови. Нам выбирать.

Ричер и Полинг молчали.

— Я выбрал левую ногу, длинные штаны и согласился на вар.

На несколько минут в маленькой комнате воцарилась гробовая тишина.

Затем Хобарт произнес:

— Через год, в новый день рождения, я выбрал штаны и согласился на вар.

— С Найтом тоже так обошлись? — спросил Ричер.

Хобарт утвердительно кивнул:

— Мы считали себя друзьями, но есть вещи, которые сближают по-настоящему.

Полинг была белой как мел.

— Найт вам рассказал про Энн Лейн?

— Сказал, что застрелил ее в Нью-Джерси.