Одновременно бомбы легли на батарею левого берега, которая пряталась среди деревьев. Зенитные автоматы били в упор. Один из «Юнкерсов-87», дернувшись, с трудом вышел из пике и летел низко над Волгой. Мы плыли, загруженные ранеными и беженцами. «Юнкерс» с трудом удерживал высоту, казалось, его лапы-шасси вот-вот зацепят воду. Он пролетел от нас метрах в трехстах. Отчетливо виднелись изогнутые, как у чайки, крылья, оранжевая окантовка, огромный крест на фюзеляже. Из мотора выбивались струйки дыма.
«Сорокапятка» на баке и оба «максима» стреляли непрерывно. Шимбай вел стволом пулемета, посылая длинные очереди. Трассеры (каждый третий-четвертый патрон в ленте) показывали, что пули попадают в самолет. Если бы в пикировщика угодил хотя один снаряд из «сорокапятки», мы бы утопили фашиста. Но избитый бронированный «Юнкерс-87» вырвался от нас и был уже над крутым правым берегом. Шимбай с руганью открыл казенник, я помог зарядить новую ленту. В кожухе булькал кипяток. Мы выпустили 250 патронов за полторы-две минуты.
— Ведь я же в него попал, мать его так, — кричал сержант. — Почему он не свалился, сука!
«Юнкерса» добили из 37-миллиметровой зенитки на правом берегу. Самолет врезался в крутой склон и взорвался в сотне метров от крайних домов поселка Светлый Яр. Но все это была ерунда. Еще одна тройка «лаптежников» пикировала на буксирный пароход с баржой, набитой красноармейцами. Мы снова открыли огонь. Все три самолета, снизившись до пятисот метров, сбросили авиабомбы килограммов по сто каждая. Бомб было много. Большинство угодили в воду, но одна взорвалась в середине корпуса баржи, вторая встряхнула и завалила набок буксирный пароход.
Мы находились недалеко друг от друга, наш пароход «Коммуна» и буксир с баржей. Оба пулемета и пушка били вдогонку «Юнкерсам». Баржа быстро погружалась в холодную октябрьскую воду. Буксир тоже получил повреждения, но ход не потерял. С него вытаскивали барахтающихся в воде людей. Плавучая батарея с дальнобойными трехдюймовками была потоплена. Переправу прикрывали 37-миллиметровые автоматы на левом берегу и пара стволов возле поселка. «Коммуна», с ее слабым зенитным вооружением, могла защищать только себя. Немецкие самолеты добивали баржу, которая вскоре затонула, выпустив огромный пузырь воздуха. «Мессершмитты» обстреливали буксир и красноармейцев с потопленной баржи.
Наш пароход, следуя инструкциям, шел к левому берегу. Раненые, сто с лишним человек, сидели и лежали в каютных помещениях, а из трюма лезли беженцы. Стоял сплошной крик, перекрывающий грохот взрывов. На борту началась паника. Моряки во главе с боцманом, не церемонясь, заталкивали, почти забрасывали, всех вниз. Схватили женщину за платье. Она вырвалась, платье расползлось надвое, а женщина с мальчиком лет десяти бежала вдоль палубы. Кормовой трюм был рядом, я все хорошо видел.
Затем на нас спикировали два «Юнкерса». Вой самолетных сирен бил по мозгам. Я менял ленту, когда бомбы подняли фонтаны воды и песка по правому борту. Нас бы изрешетило осколками, но бомбы взрывались на глубине. Пароход сильно встряхнуло, а «Юнкерсы», продолжая снижаться, неслись прямо на нас, открыв огонь из пулеметов. Шимбай бил им в лоб. Первый самолет, закончив пикирование, с ревом набирал высоту. На несколько секунд он завис в воздухе, отблескивая серебристым брюхом. Шимбай стрелял непрерывно, но пули рикошетили от брони, высекая сноп искр. Заработал спаренный пулемет, расположенный в задней части кабины «Юнкерса». Двойная строчка трассеров бежала от кормы к носу. Я невольно сжимался, прячась за тумбой и щитком. На палубе катался и кричал от боли матрос, зажимая живот.