– Я никуда не поеду. И нет никакой гарантии, что в другом месте сохранится возможность просмотра будущего. Мы ведь не знаем ее природы. Экспериментировать нужно было раньше, Дмитрий Михайлович. Кроме нескольких человек об этом никто не знает. Сведений обо мне у противника нет. Я останусь здесь, с мужем и родителями. Плюс, Дмитрий Михайлович, в той истории не было такой крепости, не было боев возле нее, вы же в курсе, что район остался не занятым войсками прикрытия. Это будет совсем другая история, которую я хочу писать здесь, вместе с теми, кто мне дорог. Поймите меня правильно.

Стрелка секундомера на часах медленно, но неумолимо подходила к отметке двенадцать. Командир крепости Осовец подошел к сейфу и открыл его. Начальник особого отдела взглянул на часы и сделал отметку. Владислав вытащил ключ из нагрудного кармана и открыл дверцу верхнего ящика. Достал пакет с пятью сургучными печатями. На пакете стояло: «Вскрыть в присутствии начальника особого отдела в 20:00 двадцать первого июня 1941 года».

– Печати целы! – он показал пакет обратной стороной капитану госбезопасности Мазурову.

Тот мотнул головой.

– Время! – сказал начальник особого отдела. Владислав сломал пакет, вытащил бумагу и взялся за трубку.

– Дежурный! Передать сигнал «Гроза» во все подразделения. По исполнении – доложить! Я на КП! Капитан! Боевая тревога! Сигнал «Гроза»!

Так началась Великая Отечественная в старинной крепости Осовец, преграждавшей путь на Брест со стороны Восточной Пруссии. Майор Преображенский вышел из-под арки штаба крепости и спустился в подземный бункер командного пункта, чтобы принимать доклады со всех опорных пунктов, фортов, батарей, КП полков и дивизий, поднятых по боевой тревоге и спешащих сейчас на свои позиции.

Красноармейцам сегодня спать на жестких койках в казарме не придется. Девяносто патронов на пояс, две противопехотные гранаты, вещмешок с минимумом белья и туалетных принадлежностей и сухой паек на сутки. Скатка шинели через плечо, несмотря на летнюю духоту ночи. Тяжелая каска сдвинута на затылок. Тревог в этом году было много, но все они проходили без выдачи боеприпасов. Сейчас вместе с пулеметом несли четыре коробки к каждому из них, а гранаты, выдаваемые раньше под расписку, старшина раздавал свободно, но не меньше двух на руки. Бойцы поняли, что это не учения, а что-то большее. Глухо позвякивая металлом, позванивая плохо закрепленными котелками, еще круглой, довоенной формы, грохоча сапогами и юфтевыми ботинками, батальоны выдвигались на свои позиции. У кого-то размоталась обмотка, и раздался звучный мат вездесущего старшины:

– Не растягиваться, Потанин! Два наряда вне очереди! Догоняй! Шустрей, шустрей!

– Есть два наряда, а где картошку будем чистить?

– Разговорчики! Наблюдателем пойдешь, башку снайперу подставлять.

Бывший студент Потанин глубже засунул голову в каску, поняв, что лишний раз получать наряды сейчас стало слишком неинтересно. И какого черта он влюбился в эту шлюшку Танечку и прогулял зимнюю сессию?!

Отдышавшись после довольно длительной пробежки, 2-й батальон 239-го стрелкового полка занял позиции за северной окраиной Граево, между одним фронтальным пулеметно-артиллерийским дотом и двумя фланкирующими. Бойцы принялись наводить марафет в траншеях, командиры – занимать землянки, зажигать коптилки, устанавливать приборы наблюдения. Чуть погодя сзади в траншею впрыгнули несколько незнакомых командиров и красноармейцев. Но они назвали пропуска и получили штатный отзыв. Остановились возле блиндажа комбата.