Как часто судьба, даря надежду, безжалостно отнимает все остальное.

Одной любовью сыт не будешь. Часто и двумя тоже.

Когда говорят, мол, его настиг успех, возникают сомнения – убегал, что ли?

– Радость могут принести и нежданные, нежеланные гости.

– Ну, какую же радость может принести тот, кого ты не желаешь видеть, Фаина? – фыркает Вера Марецкая.

– Когда уходит.

Лектор вдохновенно говорит о духе единства, который витает в воздухе… Раневская невинно уточняет:

– Вы дух с запахом не перепутали?

Домработница рассказывает о доме, в котором побывала:

– Там столько книг, столько книг!..

Раневская ехидно:

– Знаю я их, это чтобы жена не сразу нашла заначку мужа…

Радикулит разбил – слишком резко потянулся к светлому будущему.

Русский человек между счастьем от глупости и горем от ума неизменно выбирает второе, а потом еще и жалуется на жизнь.

– Почему лектор так медленно говорит?

– Чтобы успевать понять самому, что же сказал.

Кого ни послушаешь, все жалуются на жизнь, но умирать при этом никто не хочет.

Знакомая восторженно:

– Это очень опытный врач! Он выписал моему мужу какое-то средство и сказал, что уже к вечеру температура у мужа упадет.

Раневская:

– До комнатной?

Интересно, а у тех, кто думает жопой, на ней есть морщины, как на лбу?

Раневская на репетиции:

– Мата не хватает!

Завадский обомлел:

– Мат на сцене? Что вы, Фаина Георгиевна? Пьеса и без того фривольная.

Та в ответ ехидно:

– Мат, это спортинвентарь такой, Юрий Александрович. Генке Бортникову на голый пол на сцене падать неудобно.

Не завидую пуговицам – постоянно в петле.

Кому много дано, с того не только много спросится, но и отнимется тоже.

Молчание – золото. Хорошо, что об этом не знают в Ювелирторге.

Чтобы жить по средствам, их надо где-то взять.

Если существует рай, то моего Мальчика туда должны пустить, он пес честный и добрый. А вот меня… разве что по его просьбе.

Волшебство второго сорта – «недопревратилась»

– Из меня получился бы неплохой разведчик-наблюдатель, я годами лежу в засаде и жду ролей, уже привыкла.

Немного подумав:

– Нет, не получился бы, я храплю во сне.

В детстве я страшно досадовала на тех, кто пишет книги на иностранных языках. Ну почему бы не писать сразу по-русски?!

Трудней всего красиво ссориться.

Почему-то «сливки общества» часто скисшие.

Людям трудней всего признать чье-то превосходство.

Услышав очередную сентенцию, что человек на 80 % состоит из воды:

– Это же ходячая лужа получается!

Не понимаю. У нас горе от ума, это верно. Но если посмотреть вокруг, то в этом начинаешь сомневаться – слишком много несчастных, столько умных быть просто не может.

Узнала, что Уинстон Черчилль в детстве тоже плохо учился по математике:

– Я же чувствовала, что у нас с ним есть что-то общее, кроме толстой жопы!

Одни делают вид, что ничего не видят, другие видят, но ничего не делают.

Читая газету:

– Половина убитых своих убийц знала… Получается, что чем меньше людей ты знаешь, тем меньше желающих тебя прикончить?