— Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. — Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: — Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…

— А вы не расстраивайтесь, — в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, — приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить — поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.

— Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! — восторженно воскликнул новый знакомый. — Помню, как он потчевал меня: «Вы, — говорит, — голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую — тут уж никуда не денешься! — груздочком солененьким!..»

Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:

— Вы что же, были знакомы с Чеховым?

— А как же? С самого девяносто шестого года…

— Простите, с како-ого? — подавился вином Нижегородцев.

— С девяносто шестого, — пожал плечами литератор. — А что тут удивительного? Мы случайно встретились на отдыхе в Кисловодске. И если хотите знать, это ведь именно я придумал это самое название — «Дама с собачкой»!

— Вы? — доктор оторопело уставился на писателя.

— Это, господа, случилось в августе. В то время я был учителем словесности у нас в Костроме. Подсобрал я деньжонок и отправился на воды. Так случилось, что поселился я тогда в той же самой гостинице, что и наш великий писатель. Виделись с ним на завтраках, раскланивались и как-то незаметно, можно сказать, подружились. Помню, стоим вдвоем перед Курзалом, а поодаль мадам — сущий ангел; на поводке у нее — мопс. Антон Павлович посмотрел на нее и как-то задумчиво произнес: «Дама с мопсом». А я и говорю: «Дама с собачкой звучит как-то интересней». «Ну, да, — согласился он, — так определенно лучше».

— А какую же гостиницу выбрал Чехов? — осведомился адвокат.

— Жили мы с ним в «Гранд-отеле». Вечерами ходили на симфонический оркестр, который играл на площадке у Курзала. Он потом встретил там каких-то знакомых артистов, и они уехали на охоту в горы. Вот уж название запамятовал, какое-то туземное, не наше…

— Может, Бермамыт? — подсказал Нижегородцев.

— Да-да, именно так!

— Послушайте, Ярополк Святославович, — восхищенно вымолвил присяжный поверенный. — Мы вас теперь от себя не отпустим. Вы уж, пожалуйста, не жадничайте, поведайте нам о Чехове.

— Видите ли, — вмешался доктор, — Клим Пантелеевич писатель и драматург. Две его пьесы поставил наш ставропольский театр.

— Так что ж вы раньше молчали! — вскинув руки, обрадовался Сорокопятов. — Нам сам Бог велел познакомиться! А где вы печатались?

— Мои рассказы выходили отдельной книжкой у Суворина, но тираж был невелик. Я пишу под псевдонимом.

— И как, позвольте узнать, ваше литературное прозвище?