И вдруг меня бросило в удивительный жар. А впрямь ли близок Его час? Неужели подходит к концу тысячелетнее ожидание? Неужели действительно соберется в одной точке вся история? И из этой точки на берегу тихой реки, посреди желтой пустыни, проклюнется в хаосе новое семя и взойдет новый росток?

Я в странном оцепенении упал наземь, потому как тело мое не могло более воспринимать впечатлений, и, пока я падал, передо мной словно открывался засов за засовом. Я увидел на гребне песчаного бархана Мессию, и кругом сидели люди, и Мессия, лицо которого было сокрыто тенью, переходил от одного к другому. Он прикладывал палец к их челу и говорил: «Ты… и ты… и ты…» И когда он указал на двенадцать человек, я понял, что он выбрал двенадцать характеров и теперь с ним будут ходить его страх, его сомнения, его сила, его терпение, и вместе они образуют гигантскую звезду, которая распространится по всей пустыне… И вот они тронулись в путь, и под ногами у них захрустело: каждая песчинка разламывалась на части, образуя кристаллы, и эти кристаллы уносились в небо.

Вокруг собралось множество народа. Люди с сияющими глазами рвали на себе волосы, у всех был душевный подъем, как будто они взобрались на отвесную скалу. И какая-то женщина зашла в воду, намочила подол и отерла мне лоб. И я встал и оглядел собравшихся.

— Кто ты? — тихо спросила женщина.

— Иисус из Назарета. Я пришел встретиться с Иоанном.

И тут началось… Меня взяли за руку и повели вверх по склону, и через заросли кустарника вывели на желтый песок, и там я увидел Иоанна. Глаза его пылали, как два закатных солнца, сам он был грязный и истощенный, но я только улыбнулся: понятно, так и должно быть, человек готовится к самопожертвованию. И когда он пал передо мной на колени, я опять подумал: это в порядке вещей, при его величии он может позволить себе подобное смирение. И я увидел, что он весь горит.

— Иоанн, — сказал я, — радость моя исполнилась. Я водворился у Господа, я успел домой.

— Да, успел, — отозвался он, поднимаясь на ноги. — Не однажды я было совсем терял надежду. Вижу, тебе пришлось много выстрадать.

— Тебе тоже, — улыбнулся я. — Выстрадать ради мира.

— И ради тебя.

— Я же часть этого мира, — засмеялся я.

— Пойдем, я умою тебя.

И он повел меня к реке. И облил водой — как в свое время делал с Елисаветой, как хотел сделать с Марией, — и в тот же миг словно отверзлись небеса и на меня тяжелым сверкающим потоком обрушилось божественное… Меня омыло этим потоком, который проник в каждую мою жилочку, и с неба спустилась моя синяя птица, и раздался глас:

— Ты есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение.

И потряслась земля, и узнал я во всех мечтах наше общее лицо, и проговорил:

— Согласен. Ради нас обоих. Ради всех людей.

Меня ждут.

Сорок дней и сорок ночей позволял я искушать себя своими жизненными возможностями. Тут со мной и мое прошлое. Здесь, в пустыне, я могу стучаться в тонкую перегородку, отделяющую меня от божественного, и знаю, что Господь посмеивается надо мной. «Это пустыня, — говорит Он. — А люди, которые тебя ждут, находятся среди других людей. В городах и весях, на полях и лугах».