Неожиданно полыхнуло в северных провинциях, откуда был родом руководитель Революционного совета товарищ Фархад. В тех краях всегда жили хуже, Агафонов об этом знал, но слишком много сил уходило на укрепление завоеваний революции, и Фархаду было не до проблем северян. Когда его соплеменники поняли, что оставлены на произвол судьбы и никого не заботит, что они вымирают от голода и болезней, разразился бунт. В два дня были разгромлены местные отделения Революционного совета, пролилась кровь, и хотя Фархад быстро и жестоко подавил восстание, двинув в северные провинции верные ему войска, полностью погасить пожар он не смог — повстанцы ушли в горы. Укрепившись там, они предали проклятию своего земляка и поклялись любой ценой уничтожить изменника.

Фархад надеялся рано или поздно выкурить повстанцев с их баз. Они располагали допотопным вооружением и почти не имели продовольствия и медикаментов. Однако довольно скоро стало ясно, что он ошибался. Американцы, оценив ситуацию и поняв, что могут утратить влияние в этом регионе навсегда, сделали ставку на повстанцев. За полгода в северные провинции было переброшено столько оружия и боеприпасов, сколько их имелось у регулярных частей Фархада.

С тех пор война с севером, затянувшаяся на десятилетие, не давала послу расслабиться ни на час. Он жил, словно на передовой. Посольство находилось на полувоенном положении, и задачи послу приходилось зачастую решать военные: как расширить госпиталь, построенный на деньги Союза, как обеспечить прием воинских грузов и прочее тому подобное. Со временем Агафонов с изумлением обнаружил, что мало-помалу утрачивает нити управления жизнью посольства, а часть его функций переходит к другим людям. Тот же полковник Гареев, присланный по линии КГБ, позволял себе решать многие вопросы без санкции Агафонова, и даже — чего раньше никогда не бывало — осмеливался вторгаться в те области, которые исконно были приоритетными для МИДа. Это действовало на нервы, и в один из дней Агафонов не сдержался и остановил Гареева в коридоре посольства. Он старался, чтобы голос его звучал ровно, не выдавая обиды:

— Мне из Москвы переслали на днях документ, в котором сообщается, что из посольства регулярно поступают сигналы.

Гареев слушал молча, лицо его ровным счетом ничего не выражало.

— Я имею в виду ваши писания, — продолжал Агафонов. — В частности, по поводу переводчика Хомутова.

Невозмутимость Гареева бесила его, и посол не выдержал, повысил голос:

— Хомутов — единственный сотрудник посольства, владеющий как хедарским наречием, так и языком северных провинций! Единственный! Это вы понимаете?

Щека Гареева, наконец, дрогнула, и он негромко и оттого тем более веско проговорил:

— Разве у нас есть незаменимые работники, Александр Викторович?

Агафонов понял его правильно. В этой фразе разом звучали и предостережение, и угроза.

— На меня возложена задача по обеспечению безопасности посольства, — продолжал Гареев. — Поэтому я настаивал и буду настаивать на этом. Инструкция не должна нарушаться. Хомутов должен быть возвращен на родину.