Хомутов забился в дальний угол, ему хорошо было сейчас от плотно обволакивающего одиночества. В конце концов он не заснул, а забылся, когда же вновь осознал себя в реальности, в салоне происходило какое-то движение. Кто-то отодвинул боковые двери, ворвался упругий, все еще горячий воздух. Уланов включил прожектор, и Хомутов снова обрел систему координат: они летели над землей, совсем низко, и белый луч суматошно шарил по сухим склонам холмов.

Подобрался Онуфриев, прокричал Хомутову в ухо, стараясь превозмочь гром двигателя:

— Давай к дверям, Паша! Пристегнись карабином, чтобы не вывалиться.

Он помог Хомутову устроиться поудобнее, подал автомат. Луч прожектора наконец-то наткнулся на то, что искал, — стадо в полтора десятка туранов, ошалев от шума и ослепленное ярким светом, бросилось вниз по склону холма. Вертолет заскользил вслед за ними, словно привязанный.

— Они теперь так и будут бежать по лучу! — прокричал Онуфриев. — Подойдем ближе — бей очередями!

Вертолет опустился еще ниже и теперь хищной птицей болтался над горсткой обезумевших животных. Хомутов прицелился, и когда услышал выстрелы соседей, тоже нажал спусковой крючок.

Он не успел расстрелять второй рожок, когда их вертолет, заложив крутой вираж, развернулся и рванул обратно, к вершине холма, откуда они начинали атаку. Машины сопровождения летели рядом, держась позади. Онуфриев жестами показал: все, конец, охота завершилась.

— Как, уже? — удивился Хомутов.

Их вертолет опустился на землю. Теперь, в свете прожектора, Хомутов увидел трупы туранов. Их было с десяток, не меньше.

Онуфриев и Баграев направились по склону холма вниз. Появился Уланов, остановился рядом, спросил после паузы, стараясь казаться безразличным:

— Мы что — в ссоре?

— Нет, с какой стати?

Уланов вытащил сигарету.

— Это все из-за Люды?

Хомутов пожал плечами.

— При чем тут Люда?

— Но если она ни при чем — какого дьявола?

— Никто не виноват, Дима. Дело во мне. Знаешь, бывает ощущение, что ничего уже не исправить. Мне вот уже за сорок — и что? Все эти годы — псу под хвост. Я — никто. Понимаешь? Просто никто, пустое место.

— Брось, — поморщился Уланов. — Через это, по-моему, все проходят. Сорок — критический возраст. Оглядываешься по сторонам, пытаешься итоги подбить — и начинает казаться, что все время шел куда-то не туда, впереди — тупик, и никакой радости. Ты оглянись…

— Я уже оглянулся, и тошно мне стало.

— Ты что-то решил?

— Уеду, пропади оно все пропадом.

— Домой?

— Да.

— Что ж, — Уланов пожал плечами, отвернулся, носком тяжелого ботинка ковырнул суглинок.

Внизу, на склоне, Онуфриев с Баграевым копошились над телами животных.

— Разве не лучше охотиться днем? — спросил Хомутов.

— Нет, не лучше. Днем тураны бросаются врассыпную. А ночью бегут кучно, держатся в луче, — пояснил Уланов и сразу, без всякого перехода, спросил: — А Люда? Она с тобой?

— Откуда я знаю?

Больше они на эту тему не говорили.

Хомутов пошел помочь спутникам. Онуфриев яростно рубил головы злополучным туранам, весь перемазанный кровью.

— Варвары, — буркнул Хомутов. — Хотя бы мясо брали…