— Но ведь слову Ролло можно верить, — мечтательно улыбнулась Эмма. — И все, что нам остается, ваше преосвященство, — так это молить небеса, чтобы дитя у меня под сердцем оказалось маленькой девочкой.
Она вновь была счастлива и безмятежна, но Франкон не мог позволить успокоиться ее душе.
— Ваша языческая свадьба состоялась совсем недавно, Эмма, а ты уже четвертый месяц как ждешь ребенка. Кто знает, не заподозрят ли что-нибудь норманны Ролло, решив, что дитя зачато не от их правителя? Если же Ролло обратится в истинную веру и ваш союз освятят таинством христианского обряда, то родившийся ребенок будет почитаться самым законным из детей правителя Нормандии, не говоря уже о том, что его признают все франкские государи.
Итак, Эмма, если ты хочешь помочь и себе, и Ру, и своему ребенку, ты должна убедить человека, которого пока без благословения называешь своим мужем, принять истинную веру Спасителя. А теперь иди, и благослови тебя Бог!
Увидев, как его духовная дочь удручена, он, все же смягчившись, добавил:
— А я буду неустанно молиться, чтобы ваше дитя оказалось принцессой Нормандской.
Франкон хорошо знал нрав своей духовной дочери. Она была легкомысленной, страстной, сентиментальной, упорной как в ненависти, так и в любви, но и практичной. Поэтому-то он и старался скорее запугать ее, чем утешить. Ибо на Эмму у него были свои планы, и с ее помощью он надеялся оказывать влияние на Ролло. Но посвятивший себя служению Церкви старик еще не мог понять, что чувство, соединившее язычника Ролло и христианку Эмму, по сути, оставалось для них чем-то гораздо более важным, весомым и желанным, нежели все проповеди всего христианского и языческого мира, вместе взятые, и поэтому, как бы ни была решительно настроена Эмма по приходе во дворец, она так и не смогла заговорить с Ролло об обращении в христианскую веру, а занялась приготовлениями к пасхальному пиру, заботами о котором был поглощен весь дворец.
Норманнам было все равно, по какому поводу пировать. Главное, чтобы получилось хорошее вино, было много закуски, женщин и веселых песен, чтоб празднование чем-то напоминало пиры Валгаллы на их северной родине. К тому же новая жена их конунга по поводу окончания поста у христиан велела приготовить столько яств, что даже те, кто считал, что Ролло не должен был жениться на христианке, готовы были поднять в ее честь пенные рога.
Эмма, нарядная и оживленная, сидела за верхним столом подле Ролло, много пела, привлекая К себе всеобщее внимание. Она знала, как она хороша собой, какой дивный у нее голос, она любила, когда ею восхищаются, и не упускала возможности привлечь к себе внимание.
И вместе с тем она, как радушная хозяйка, следила, чтобы на пиру ни в чем не было недостатка, чтобы излишне выпивших гостей вовремя вынимали из-за стола, укладывали на разостланной вдоль стен соломе за рядами колонн, а тех, кому было совсем плохо, выводили в отдельный покой.
Солидный бородатый франк — майордом Гасклен — внимательно следил за распоряжениями, которые делала его госпожа. Он видел, как Эмма, отложив лиру, сделала ему знак рукой, и тотчас по его приказу в зал вошла новая вереница слуг с дымящимися блюдами.