Она льнула к нему как безумная, но он был гораздо сильнее ее, и эта отвратительная борьба фактически закончилась, едва начавшись. Он почувствовал, как она обмякла в его руках, осела и зарыдала. Он поднял ее на руки, перенес на диван, подложил ей под голову подушку. Она отвернулась от него и, издавая отвратительные звуки, давясь слезами, хватая ртом воздух, продолжала плакать. Он пододвинул к дивану стул и сел, глядя на нее, — ждал, когда закончится истерика. Наконец она, обессилев, затихла и дышала с трудом, глубоко. Глаза она не открывала. Выглядела она, как человек, переживший тяжелый припадок. Казалось, она только что вышла из комы и медленно приходит в себя.

Он взял ее руку.

— Сильвия.

Рука ее была как неживая. Сама она как будто и не слышала его.

— Сильвия. Ты должна показаться врачу. Кто твой врач?

Она сделала глубокий вдох, повернула к нему опухшее от слез лицо, но глаз так и не открыла.

— Я позвоню ему. Как его зовут?

— Доктор Уильямс, — прошептала она.

Он выпустил ее руку, прошел в прихожую, где стоял телефон. В ее записной книжке нашел нужный номер, записанный ее аккуратным почерком. Позвонил, молясь про себя, чтобы врач оказался на месте.

Его молитвы были услышаны: врач сам ответил на звонок. Алек четко и ясно объяснил, что произошло. Врач выслушал его и спросил:

— Что она сейчас делает?

— Лежит. Успокоилась. Но мне кажется, она серьезно больна.

— Да, — согласился с ним врач и продолжил: — Я боялся чего-то подобного. С тех пор как умер ее муж, я периодически навещал ее. Она находилась в состоянии тяжелейшего стресса. Любой пустяк мог привести к нервному срыву.

— Вы приедете?

— Да, приеду. Прямо сейчас. Побудьте, пожалуйста, с ней до моего прибытия. Я постараюсь побыстрее.

— Конечно.

Алек вернулся к Сильвии. Казалось, она спала. Вздохнув с облегчением, он снял с кресла накидку и укрыл ее, подоткнув мягкую шерсть ей под плечи и ноги. Глядя на ее морщинистое лицо, истерзанное переживаниями и безысходностью, он думал, что она выглядит такой же старой, как Мэй. Даже старее, ибо Мэй, дожив до преклонных лет, сохранила чистоту души.

Наконец, услышав, что к дому подъехала машина, он оставил Сильвию и пошел встречать врача. Доктор привез с собой медсестру — суетливую женщину в белом переднике.

— Мне жаль, что так случилось, — сказал Алек.

— Мне тоже жаль. Спасибо, что позвонили. Спасибо, что не оставили ее без присмотра. Если будет нужно с вами связаться, где вас найти?

— Я остановился в Тременхире, но завтра утром возвращаюсь в Лондон.

— Ничего, при необходимости я всегда могу связаться с адмиралом. Вы сделали все, что могли. Теперь мы позаботимся о ней.

— Она поправится?

— Сейчас подъедет «скорая». Как я сказал, больше вы ничего не можете для нее сделать.

Алек медленно побрел в Тременхир. По дороге он невольно погрузился в воспоминания, но перед глазами стояла не недавняя безобразная сцена, а картины далекого прошлого, когда они с Брайаном, мальчишки, гостили у своего молодого лихого дяди Джеральда, впервые окунувшись в пьянящую круговерть взрослой жизни. «Вообще-то, воспоминания — удел стариков», — думал Алек. Поэтому Мэй в малейших подробностях помнит пикники, устраивавшиеся для учеников воскресной школы, и рождественские праздники ее детства, но не может сказать, чем занималась накануне. На языке медиков, это явление называется атеросклерозом, но, возможно, физическое разрушение организма по старости лет — это лишь поверхностная причина. Возможно, это просто своеобразный уход от действительности, нежелание мириться с тем, что ты теряешь зрение, слух, тебе не подчиняются руки и ноги, пораженные артритом.