Правда, голос ее звучал не так привлекательно, не с музыкальным акцентом, как у высших каст Карачи, а скорее напоминал кокни Элизы Дулиттл. Это было странно, потому что ее родители жили в Хэмпстеде, а сама она утверждала, что является чуть ли не принцессой. Сегодня на ней была черная кожаная юбка, матовые черные колготки и белоснежный свитер, похожий на кроличью шкурку и нежный, как грудь лебедя. Она прошлась по магазину с кружкой в одной руке и разноцветной перьевой щеткой в другой, смахивая пыль с графинчиков, древних музыкальных инструментов, портсигаров, брошей с фруктами в стиле тридцатых, тарелочек Кларис Клифф и четырехмачтовой шхуны в бутылке. Покупатели не догадывались, какой это труд – содержать такое место в чистоте. Осевшая пыль мгновенно превращала магазин в запустелое бесхозное помещение. Зейнаб остановилась перед ягуаром.

– Это еще откуда?

– Покупатель мне его отдал. Вчера, когда ты ушла.

– Отдал тебе?

– Он, кажется, понимал, что этот бедняга ничего не стоит.

– Между прочим, еще одну девушку убили, – сказала Зейнаб. – Недалеко от Бостона.

Можно было подумать, что она имеет в виду Бостон в Массачусетсе или же Бостон в Линкольншире, но на самом деле она имела в виду Бостон-плейс, рядом со станцией Марилебон.

– Так сколько их всего?

– Уже три. Я куплю вечернюю газету.

Инес стояла у окна-витрины и смотрела на машину, выезжающую на обочину из-за белого фургона. Светло-бирюзовый «ягуар» принадлежал Мортону Фиблингу, который частенько по утрам заглядывал в магазин, чтобы побыть с Зейнаб. Ему не обязательно занимать место на парковке, потому что его водитель стоял наготове у поворота и, завидев полицейского, в ту же секунду мог сорваться с места и свернуть за дом. Мистер Хори взглянул на машину, покачал головой, перебирая правой рукой свою роскошную бороду, и вернулся к себе.

Мортон Фиблинг вылез из «ягуара», без тени улыбки прочитал записку на грязном фургоне и, размахивая полами пальто из верблюжьей шерсти, вошел в магазин, оставив дверь приоткрытой. Он никогда ни с кем не здоровался.

– Я слышал, пролилась кровь еще одной молодой леди.

– Можно сказать и так.

– Вот, забежал, чтобы глаза отдохнули, созерцая прелестную луну.

– Вы всегда это делаете, – ответила Инес.

Мортону было около шестидесяти, невысокий, полноватый, с головой, которая, наверное, всегда казалась слишком большой для такого тела, разве что в молодости тело выглядело крупнее. Его затемненные очки отливали фиолетовым. Он не отличался ни красотой, ни, насколько Инес могла судить, мало-мальской привлекательностью или хотя бы забавностью. Но зато богат, владеет тремя домами и, кроме «ягуара», еще пятью автомобилями, выкрашенными в яркие цвета: желтый, оранжевый, алый и цвет лайма. Он был страстно влюблен в Зейнаб, другого слова не подберешь.

Оторвавшись от приклеивания ценника на внутреннюю сторону кувшина из Веджвудского фарфора, Зейнаб подарила ему улыбку.

– Как твои дела, дорогая моя?

– Хорошо, только не называй меня «дорогая».

– Я тебя такой считаю. День и ночь думаю о тебе, Зейнаб, и в сумерках, и на рассвете.