Все, на что хватило средств этому приходу, так это сделать шикарные деревянные двери с крестом над ними, да насадить неестественно маленький для такой объемной крыши куполок в виде луковки.

Внутри помещения две сообщающиеся комнаты. Сколько же здесь перепланировок было! Как в государственных учреждениях, беленые потолки и крашеные стены. А на стенах - иконы, как потом выяснилось, большей частью из дома прихожанами принесенные.

В центре дальней комнаты иконостас.

И одна немолодая прихожанка с черными, как смоль, волосами - ни один седой волосок не выбивался из-под ее платка - взялась рассказывать нам, да складно так, эпосом повеяло от этого рассказа, о том, что сделан был этот иконостас одним умельцем из Томской области - другом отца Владимира, батюшки этого прихода.

-"Последний иконостас свой делаю", - сказал умелец, - рассказывает нам она. - Сделал его, переслал нам его в контейнере и помер в скором времени. Так что, вот такая красота стоит у нас в церкви - память его рук.

Я так не считаю. "Вскусовщинкой" попахивает от этого творения. Но мне приходится кивать в такт ее голосу. Зачем рушить приходскую легенду?

Затем взгляд мой натыкается на расписание церковных служб, написанное от руки. И меня удивило, когда я прочел, что в следующее воскресенье в восемь часов крестный ход будет.

- Как же так, - спрашиваю я ее.- Раньше крестные ходы вроде только на Пасху были.

- Нет, - отвечает она, - сейчас во многих церквах, каж-ную неделю крестные ходы бывают. Много нечисти, бесов скопилось, которых от людей отгонять надо.

- А сквернословят как, распутничают, пьют, - слышим мы другой голос рядом с собой.

Это старуха в модных кроссовках на толстой подошве (видимо, за внучком донашивала) подошла к нам.

Она обвиняет весь мир в падении нравов. И непонятно почему затеяла разговор о путанах, что обитают около гостиницы "Центральная".

- Что это она так резво? - шепнул мне на ухо Шушарин.

- Видимо, сама грешна была, - отвечаю я и показываю на парня, что стоит с видом послушника в углу комнаты.

В руках у него старая церковная книга. А на лице печать благолепия, действительно благолепия, отличающего его от старух.

"Что же за истины он такие знает, о каких я не знаю, - думаю я.- Не верится, глядя на него "зеленого", что он знает что-то такое, чего я не знаю".

Потом подумал: "Может он афганец какой-нибудь... прошедший через горнило войны. Или закомплексованный молодой человек, жизнь которого обделила чем-то?

Какое такое несчастье приключилось с ним, что он вот так вот самозабвенно углубился в свою книгу?

И несчастье ли?... если у него такое просветленное лицо?".

И мне вспомнился один мой знакомый актер по фамилии Сладченко. Как-то он рассказал мне, что ему было видение. Поначалу я не поверил (уж очень веселый был у него нрав). Но потом понял, что не прикалывается.

Так вот, видение ему случилось после длительного запоя. И, что интересно, рассказывал он мне:

- Человек я с фантазией. Но видение, которое мне пришло, было точно таким же, о каких мне рассказывали впоследствии бабушки в церквях.