Девушка улыбнулась:
– Двадцать три. Достаточно, чтобы задуматься о своей жизни.
– О будущем?
– Нет. О той жизни, которую веду сейчас.
Валерьян Тимофеевич обернулся. Его грузная фигура темным пятном вырисовывалась на фоне открытых жалюзи. Погода все еще держалась хорошая, но было ясно – скоро наступит осень.
– Этот идиот никогда не внушал мне доверия, – сказал он. – И взяли-то его глупо. Глупее некуда! В гостинице зарегистрировался.
– Да. Так, значит, я увольняюсь.
– Жалко, – он присосался к сигаре. – Ты была лучшей секретаршей из всех, кого я знал.
– Почему вы ее спасли?
– Твою подружку?
– Да. Почему вы велели мне развести ее?
– Жалко стало. Сработало, понимаешь, такое реле. Замкнуло. Казалось бы, зачем мне проблемы? Пусть поубивают друг друга, если так хотят. Иной раз уже и не веришь, что можешь кого-то жалеть.
– А мне думается, не жалость, – твердо сказала Настя. – Вы просто что-то почуяли.
– Именно?
– Борис подбирал последние крохи, чтобы исчезнуть. И тогда бы он вам не заплатил. Вы это предчувствовали.
Тот бросил на нее ленивый, невыразительный взгляд. С трудом верилось, будто этот мужчина с лицом, будто выпеченным из непросеянной муки, может что-то чувствовать, а тем более – предчувствовать.
– Спас ее не я, – нехотя ответил он. – Спасла ты. Бросилась к следователю. Вами заинтересовались. Борис перепугался. Только потому она и осталась цела. Легко отделалась, знаешь ли.
– Но осталась на улице… – с укоризной сказала Настя.
– Меня это не волнует. Кредит взят – и она должна его отдать. А потом, жить у родителей – это не на улице. Могло быть хуже.
И он внезапно скрестил палец с дотлевающей сигарой:
– Понимаешь? Мог быть третий крестик на том поганом участке. Иди. Ты уволена.
Кафе
Парень и девушка сидели за столиком у окна. В кафе было почти пусто. Пользуясь последними солнечными днями лета, публика высыпала наружу и теперь потягивала пиво за крытыми тентами. Настя пила чай. Антон уничтожал жареную картошку с рыбой. Внезапно молодые люди подняли глаза и улыбнулись друг другу.
– Вкусно?
– Еще бы, – Антон огляделся по сторонам. – И вообще, уютно тут. Не слишком шикарно, ну и что?
– Только запомни, – девушка перегнулась через столик: – Больше мы сюда не пойдем. Это неприлично.
– Почему?
– Нам тут все дают за счет заведения. А мы не халявщики. Понял?
Тот кивнул:
– Точно. Эта барменша с нас глаз не сводит. Знаешь, что она у меня спросила? Я – не твой брат?
Настя засмеялась, закрыв рукой губы:
– Тише, дурень. Ты ничего не сказал?
– А что я мог сказать? – ответил парень с таким невинным выражением лица, что девушка рассмеялась уже в голос. Она-то помнила, что было прошлой ночью, и позапрошлой, и несколько ночей подряд. Но смеялась не потому. Ей было хорошо, потому что теперь – вот уж теперь-то – все было иначе! Теперь это был ИМЕННО ОН!
– Тише, – делано прошипел Антон, хотя вид у него был довольный. – Не забывай про наше инкогнито.
– Котик, – жалобно звала из-за стойки Рая, протягивая псу лакомый кусочек мяса: – Ну, возьми. Возьми, милый!
Спаниель, которого парочка привела с собой, поднял голову, но тут же перевел взгляд на Настю.