Барон Выксберг приказал — выкинуть… Знакомо до боли. Сколько раз приходилось сталкиваться с титулованной сволочью, не считавшей простых людей не то что за равных себе, а вообще за людей. И сколько раз мне приходилось то кулаком, а то и мечом доказывать обратное. Что ж, оценим ситуацию. Проведем, скажем так, предварительную разведку. Во дворе оставлены лошади слуг, внутри — кони благородных сеньоров. Заглянул внутрь конюшни, пересчитал. Лошади — так себе, даже кобыла барона, что заняла мой денник, выглядит лет на десять — двенадцать, еще и ноги засекает. Седла, сложенные у входа, потерты, потускневшие пряжки, следы от срезанных украшений. Выксберг, скорее всего, захудалый барон с амбициями большого вельможи, но с крепкой рукой. Ладно, придется немножко повоевать.

Я посмотрел на гнедого. Гневко мотнул гривой и повернулся не левым боком, где висела баклага, а правым, где у нас сумка со всякой всячиной, полезной бродячему солдату. Рассовывая метательные ножи за пояс, я выгонял из головы ярость, чтобы действовать хладнокровно. Конюх, следивший за моими приготовлениями, робко спросил:

— Господин Артаке, а что вы собираетесь делать?

— Попрошу барона собрать мои вещи, — честно ответил я, просовывая левую руку в петлю кистеня.

Я правша, но что касается меча или кинжала, мне без разницы — правая рука, левая. Этому выучили еще в детстве, благо отец и дядя не экономили на мастерах фехтования. Кистень же, увы, считается неблагородным оружием, и учиться работать с ним пришлось много позже, под началом одного сержанта. Подозреваю, что в прошлом он был разбойником, но какая разница?

У входа в гостиницу, скрестив на груди руки, дремал хлыщ в ливрее, настолько засаленной, что изображенный на ней герб не просматривался. Не понять — лакей ли, оруженосец или просто прихлебатель. Услышав шаги, холуек презрительно оттопырил нижнюю губу:

— Пшел вон!

Когда хлыщ попытался меня оттолкнуть, я перехватил его руку, потянул вниз и, развернув парня спиной к себе, сделал ему очень больно.

Открыв дверь, переступил через орущего благим матом парня. И чего он орет? Рука не сломана, только вывихнута. Пожалел, что не треснул по голове. Сейчас бы лежал тихонечко и не будил народ раньше времени. Хотя чего уж там — пусть орет. Проснутся на две минуты раньше, на две позже — это уже не важно.

Я зря опасался. Общий зал гостиницы напоминал поле боя после сражения — перевернутые столы, битая посуда, потеки вина. Тут и там в подозрительных лужах лежали тела хозяев, не сумевших доползти до кроватей. Грустный трактирщик, сидевший на уцелевшей скамье, запричитал:

— Это что же творится, господин Артаке? Понаехали вчера, все самое лучшее заказали, всю ночь пили, а потом драться начали, посуду бить. А платить-то кто будет?

Пропустив мимо ушей сетования Паташона, я спросил:

— Тебе кто разрешал сдать мой номер?

— А как же было не сдать? — вытаращился хозяин. — Барон Выксберг сказали, мол, давай самый лучший номер и лучшую девку. Ваш номер — лучший, и шлюха — готовенькая. Барон доволен остался.

— То есть ты отдал номер, который я оплатил, вместе с девушкой, которую я у тебя откупил? — уточнил я.