— Почему? — не понял я. Потом догадался: — Младенец большой, выйти не сможет?

— Вот-вот, — кивнула стряпуха. — Так что узнавай, господин Артаке, сколько ему денег на приданое нужно, сразу отдай, да пусть твой шойзель идет да на своей шойзелихе женится. Шойзели, если женаты, один раз в месяц к бабе своей сбегают и потом на человеческих баб не глядят.

— Узнаю и отдам, — кивнул я.

— А что шойзеля наняли, так вы молодец! — еще раз похвалила меня кухарка.

Ну хоть что-то нужное сделал для хозяйства. А как с межой-то быть? Я вяло ковырял жаркое двузубой вилкой (сам покупал!), но ничего толкового в голову не приходило. Не хотелось выглядеть глупым. Это для меня земля — так, средство вложения денег, а для крестьян земля — это все. И тут меня осенило. Земля — это все? Пусть поклянутся землей, а еще лучше — пусть в знак своей правоты съедят по горсти. Тот, кто не прав, наверняка испугается! Где-то я о таком уже слышал, но не важно. Я — молодец!

Жаркое было сметено мгновенно, я был готов решить непосильную задачу. А тут как раз и мальчонка-проводник прибежал.

Жеребец относился к детям хорошо, поэтому я усадил мальчишку перед собой и поскакал в поле, где меня уже ждали. Кажется, собрались не только из ближних деревень, но и с дальних хуторов — летом много работы, но развлечься немножко очень хочется.

Оставив Гневко на попечении счастливого мальчишки (он теперь долго останется героем в глазах сверстников), я подошел к крестьянам.

— Показывай, где межа была, — кивнул я старому Киферу.

Старик повел меня к узкой полоске — пара ярдов, не больше, — зажатой между посадками пшеницы. А может, ячменя. Нет, ячмень в здешних местах не выращивают, значит, пшеница. Или рожь. Эх, сколько нами было потоптано и сожжено полей, мог бы и научиться различать. Ан нет. До сих пор не сумею отличить ржаной колос от ячменного.

— Как только Хейко и Гюнтер спорить стали, то порешили мы, что пока хозяин спор не разрешит, оставить между ними зазор, — пояснил старик. — Мы уж и к господину Мантизу обращались, а он в городе безотлучно сидит. Говорит — разбирайтесь сами.

— А почему сами не разобрались? — поинтересовался я.

— Пытались, — виновато вздохнул старик. — Мы уж и так и эдак. А Хейко с Гюнтером каждый на своем стоит, клянутся и землю на этом ели.

«Твою мать! — выругался я про себя. — Они уже и землю поели! Ну, что же теперь делать?»

Но показывать собственную беспомощность нельзя. Изображая глубокое раздумье, я встал на «границе», уставился вдаль. Совершенно не представляя, что делать дальше, кивнул мужикам:

— Хейко, возьми длинную палку и прочерти границу. Покажи, как твоя межа должна идти.

След, проведенный Хейко, был хорошо заметен. Когда он закончил, я кивнул второму спорщику:

— Твоя очередь.

Пока Гюнтер рисовал собственную черту, я тихонечко недоумевал — какого черта? Если и была нестыковка, то дюйма в два от силы. Где-то черта Гюнтера заступала черту Хейко, а где-то, наоборот, — отступала. Чего тут спорить? Сколько колосьев взойдет с одного дюйма, пусть даже и вытянутого на югер? А ведь сотня, не меньше. Сотня колосьев — это сколько зерна? А если перемолоть в муку и испечь хлеб? Один каравай? Булка? Или ломоть? По моим меркам — не очень много, но кого-то это спасет от голодной смерти.