— Как хоть и жили-то? — заинтересовался я.

— Да так вот и жили, — вздохнул старик. — Огородик небольшой есть — репу с морковкой сажаем. Кур пять штук. Ну, я еще наловчился голубей силками ловить. Курдулу иной раз стряпать нанимали — на свадьбы там, на похороны. Меня мужики звали, если с лошадками что не так, — ну, кобыла разродиться не может, болезнь какая. Бедствовали, конечно, но с голоду не умерли.

— А дочка хозяйская на вашей шее сидела?

Верно, конюху не понравилась моя усмешка, и он принялся защищать нахлебницу:

— Почему же на шее? Она хоть и господская дочка, но не белоручка. И стряпала, и стирала. К тому ж девка — головастая. Советы всегда дельные давала. Она же, когда фрау Йорген слегла, все хозяйство по дому на себе тянула. Народ говорит — это фрейлейн Кэйтрин с ростовщиком торговалась. Мол, за усадьбу и землю он ей семьсот талеров отвалил, хоть красная цена не больше трехсот.

«Ах, Мантиз, злодей этакий, не постеснялся взять с меня целую тысячу!» — вяло посетовал я. Я до сих пор соизмерял здешние цены с теми, что были в Швабсонии. А там или, как здесь говорят, по ту сторону гор, усадьба с землей потянула бы тысяч на сорок, а то и на пятьдесят.

— Господин Артаке, если вы не спешите, можно я коня искупаю? — робко спросил Томас.

Возможно, старик и на самом деле хотел искупать гнедого, может, просто хотел уйти от неприятного разговора. Что ж, не буду настаивать, да и Гневко никогда не возражал против купания.

Я вернулся к флигелю. Обыкновенный одноэтажный дом, не каменный даже, а фахверковый. Думается, флигелем называли для солидности. И довольно-таки старый. У новых домов, сколько я помнил, деревянный каркас не торчит, а замазывается.

Задерживаться у входа и стучать я не стал, толкнул дверь.

Изнутри дом представлял собой именно то, о чем я думал. Единственная комната, с очагом посередине, грубый крестьянский стол, четыре тяжелых табурета, сундук и две лежанки. Одна — совсем узенькая, другая пошире. Здесь из каждого угла била нищета, но все было чисто.

Курдула лежала, а ее приживалка — или как там правильней обозвать? — выжимала мокрую тряпку.

— Ну, как ты там? — грубовато поинтересовался я, усевшись на ближайший табурет.

Девица посмотрела на меня таким взглядом, что будь ее воля — испепелила бы. Конечно, вошел без спроса, уселся, не дожидаясь приглашения. В другое время она поставила бы на место наглеца, но пять лет голодной жизни чему-то научили. Курдула же, приподняв голову, сказала:

— Да все бы ничего, господин Артаке, да голова побаливает.

— Может, лекаря прислать? — поинтересовался я, хотя и так знал, каков будет ответ.

— Да зачем лекарь? — возмутилась старуха. — Голова сама пройдет. Отлежусь до вечера.

— А рука? — настаивал я.

— Побаливает, опухла, но тоже ничего. Фрейлейн Кэйтрин холодненькое приложила, уже лучше. Завтра стряпать смогу.

— Ну, ты давай не торопись, выздоравливай. Спешить нам некуда, — поднялся я с места. Кивнул девице: — Пойдемте, фрейлейн Йорген, во двор. Пусть Курдула немного отдохнет.

Во дворике, куда мы вышли, я выцепил взглядом небольшую скамеечку, предложил: