Сбивший меня с ног тянется к автомату, а ещё один летит ко мне, чтобы добить. Вокруг царит хаос, помочь некому. Да и нахер я им сдался? Каждый сейчас бьётся за свою жизнь и за свои интересы.

Не обращая внимания на боль, которая разрывает правый бок, перекатываюсь в сторону. Выхватив нож, вбиваю лезвие в икру мужика, что пытался с размаха опустить ногу на мой череп. Разжав пальцы, хватаюсь за пистолет. Тот утырок, что впаял мне в лицо, уже выпрямляется с автоматом в руках. Поэтому я торопливо жму на спусковой крючок, надеясь что неизвестную модель не заклинит.

Выстрел, второй. Третий. Одна пуля бьёт в бронежилет, вторая попадает ему в ногу, третья проделывает дырку около виска. Стреляю ещё раз, отправив пулю в пах «кальмара», что пытался добраться до меня.

Теперь надо подняться. Опираюсь левой рукой и встаю на колено. Дважды вжимаю спусковой крючок, уложив ещё одного противника, который хотел подобраться слева. Сколько там осталось патронов? Вроде должно быть три. Или два. Сколько раз я стрелял?

Мысли проходят фоном, пока я окончательно выпрямляюсь. После удара в лицо, координация нарушена, меня немного шатает. Но на то, чтобы прицелиться и вогнать пулю в голову «кальмара», пытающегося подобрать автомат, меня хватает. Следующему свинец попадает в горло и тот отступает назад, вскинув обе руки к шее. Сделав пару шагов, попадает под чей-то топор, раскроивший голову и окончательно выходит из схватки. А заодно и из жизни.

Не знаю, были это условные «наши» или враги, но у меня остался всего один патрон. Или ни одного, если я обсчитался. Рывок к оружию даётся с трудом. Настолько, что мне по сути не надо прилагать усилий, чтобы рухнуть на колени рядом с трупом Райдера.

Пистолет приходится бросить — засовывать его за пояс нет времени. Зато пальцы теперь сжимают полноценный автомат. К которому ещё и имеется запасной магазин в разгрузке мёртвого капитана.

Руки делают всё сами — как будто повторяют тысячекратно отработанное упражнение. Переключить с очередей на огонь одиночными, вскинуть оружие, надавить на спусковой крючок. Сместить ствол, выстрелить ещё раз. Взять на прицел новую цель и всадить пулю в бедро.

Сразу двое заходят с левого фланга. Парни надеялись успеть до того, как я развернусь. Расстреливаю их в упор. Всаживаю три пули в того, что уже выпрямлялся с обрезом в руке, подняв его среди трупов. Укладываю ещё троих, что наседают на парней Хаца. Простреливаю голову здоровяку, что бьётся с седым мужиком. Правая рука того висит плетью и он благодарно кивает. А я продолжаю отстрел.

Прицелиться. Выстрелить. Прицелиться. Выстрелить. Прицелиться.

— Всё! Мы сдаёмся! Не стреляй!

Один из «кальмаров» бросает окровавленный топор и опускается на колени. Потом ложится, уткнувшись лицом в металл. Его примеру, один за другим, следуют остальные. Веду стволом автомата в сторону, рассматривая оставшихся на ногах. Где сучий Панс? На глаза попадается Хац — щека рассечена, в правой руке сжат револьвер. Обмениваемся настороженными взглядами и азиат поднимает левую ладонь в примирительном жесте. Мол — не стреляй, парень, всё ровно.