— Уверяю вас, это совершенно бессмысленно, — морщился сеньор Анхелио. — Вы просто впустую потратите ваши деньги.

Но сеньора Тереса оставалась непреклонной и две недели подряд каждый день, преодолевая нешуточное сопротивление отца и врача, словно искупая семейный грех, приходила в домик садовника и делала все, что могла: протирала безжизненное тело мальчика губкой, вливала ему в рот бульон и красное вино и молилась.

Иногда к больному приходил падре Франсиско, и тогда они молились с сеньорой вдвоем, но особой надежды на то, что мальчишка выживет, не было и у падре. Так что, когда Себастьян открыл глаза, сеньора Тереса восприняла это как самое настоящее чудо.

Она тут же побежала в храм известить падре Франсиско, а когда, спустя час или около того, вернулась вместе с ним, то в кровати никого не обнаружила.

— Господи! — вырвалось у обоих.

Они выбежали в сад, отыскали недавно отпущенного из тюрьмы отца мальчишки, но тот лишь пожал плечами.

— Я его не видел.

Сеньора Тереса и падре Франсиско подняли на ноги всю прислугу и заставили обыскать весь огромный сад семьи Эсперанса, и вскоре мальчишку нашли. Он стоял на коленях в самом центре огромной, практически пустой клумбы и торчащими из шин непослушными пальцами собирал в ржавое жестяное ведро маленьких желтых гусениц, пожирающих молодые листья на уцелевших стеблях.

Хуанита и Кармен тут же подхватили мальчишку, оттащили его обратно в кровать, а потом все вместе — и падре Франсиско, и сеньора Тереса, и собравшиеся конюхи с кухарками — произнесли хвалу господу. Но с этого дня удержать Себастьяна в постели стало невозможно. Едва сеньора Тереса отлучалась, он спускался на пол и, опираясь на скамеечку или ведро закованными в шины руками, уползал в засыпающий, уходящий в зиму сад — работать, и никакие уговоры остановить это безумие не могли. И только спустя два дня сеньора Тереса признала, что его лучше всего оставить в покое.

Себастьян видел всю суету вокруг себя, но сейчас его это почти не интересовало. Все это время он остро чувствовал, что ходит по самому краю пропасти, отделяющей жизнь от места, в котором пребывает сеньора Долорес. Каждую ночь он проваливался в странное состояние полубытия, когда даже сложно определить, спишь ты или бредишь, еще жив или уже умер. И только одно удерживало его по эту сторону границы — то важное, что показала ему старая сеньора.

Он бы не смог выразить это словами, даже если бы умел говорить; он просто чувствовал, что ничего еще не закончено, а ему предстоит долгий и непростой путь. Только поэтому он каждое утро заставлял себя вырваться из тягостного марева безвременья и через силу возвращался к жизни, брал ведерко и часами собирал гусениц или поливал молодые, слишком еще ранимые и вообще чудом уцелевшие розовые ростки в самом центре клумбы сеньоры Долорес. А вечером, стараясь не встречаться с отцом, забирался в сарай для инструмента и укладывался спать на стопке гнилых джутовых мешков.

Впрочем, отец более не трогал его, а сердобольные Кармен и Хуанита старались подкормить мальчика тем, что оставалось от господского стола, но он даже не решил, соглашаться ли еще немного пожить на этом свете или нет.