Мы расстались в полночь.

Я возвращался берегом, огибая бухту. Было тихо, пустынно, и только струйка дыма возле нашей палатки, словно живой ручеёк, устремлялась в глубину потемневшего неба.

Море дышало предутренней прохладой. Румянился восток, и береговые скалы медленно выползали из темноты уже поредевшей ночи. В палатке на раскалённой печке выстреливал паром кипящий чайник. Пахло распаренным мясом.

— Люди есть? — послышался внезапно громкий голос, и в палатку заглянуло скуластое лицо. — Мы проводники, приехали за вами. Куда кочевать будем? — спросил молодой эвенк, просовываясь внутрь. Следом за ним влез и второй проводник.

— Садитесь. Сейчас завтрак будет готов, за чаем и поговорим, — ответил Василий Николаевич Мищенко. — Звать-то вас как?

— Меня Николай, а его Афанасий. Мы из колхоза «Рассвет».

Афанасий утвердительно кивнул и стал стягивать с себя старенькую дошку. Затем сбил рукавицами снег с унтов и, подойдя к печке, протянул к ней ладони со скрюченными пальцами. Ему было за пятьдесят. Николай продолжал стоять у входа. Лихо сбив на затылок пыжиковую ушанку, он с любопытством осматривал внутренность палатки.

— Какое место кочевать будем? — снова спросил он.

— Пойдём через Джугджурский перевал, а там видно будет, — ответил я.

— Хо… Джугджур?! — вдруг воскликнул Афанасий. Слово прозвучало в его устах как нечто грозное. — Гнать это время оленей через перевал?

И Афанасий, повернувшись к Николаю, перебросился с ним несколькими фразами на родном языке. Наш маршрут явно встревожил проводников.

— Что вас пугает? — спросил я.

— Ничего, переедем, только обязательно торопиться надо, пока небо не замутило, — ответил уже спокойно Афанасий.

Позавтракав, мы свернули лагерь.

По заснеженной дороге дружно бежали оленьи упряжки. На передней сидел Афанасий. Он нет-нет, да и подстегнёт поводным ремнём праворучного быка. Упряжка рванётся вперёд и взбудоражит обоз, но через минуту олени сбавляют ход и снова бегут спокойно, размашистой рысью.

Скоро дорога потянулась в гору. Я шёл впереди обоза и чем выше поднимался, тем шире разворачивалась передо мною береговая панорама. Прибрежные склоны гор подвержены влиянию ветров и одеты бедно. Деревья — горбатые, полузасохшие кусты — лежат, прижавшись к земле, а мох растёт только под защитой камней.

К часу дня мы добрались до последнего перевала Прибрежного хребта. Впереди видно Алдоминское ущелье, а дальше показался Джугджур. Высоко в небо поднимаются его скалистые вершины. Широкой полосой тянутся на север его многочисленные отроги. Именно там, в глуши скал и нагромождений, может быть, борется за жизнь горсточка дорогих нам людей.

Дальше путь идёт по реке Алдоме, берущей своё начало в центральной части Джугджурского хребта. Тут совсем другая растительность. Прибрежные горы прикрывают долины от холодных и губительных морских ветров, и это создало деревьям нормальные условия для роста. Мы видели здесь настоящую высокоствольную тайгу. Огромные лиственницы, достигающие тридцатипятиметровой высоты, толстенные ели, берёзы, тополя украшают долину. Они жмутся к реке и растут только на пологих склонах, защищённых от ветра. Сам же Джугджурский хребет голый. На нём ни кустика, ни деревца. На сотни километров лишь безжизненные курумы