И хихикнув, прикрыл за собой дверь.

Варфоломей сел, протер глаза.

— Экая скверная неблагочестивая баба, — заметил он. — Трясется за свое добро, по всему видать. Может, задержаться здесь, дабы сия заблудшая душа…

— Мы торопимся, — сказал Иеронимус.

На опавших листьях, на траве поблескивал иней. Через час солнце растопит его, станет теплее. Только это и утешало Бальтазара Фихтеле. Бывшего студента распирало от возмущения. Надо же, какая гордячка. Со старыми товарищами как со скотом. И впрямь стоило бы проучить ее. Чтоб неповадно было впредь.

Не успели путешественники выбраться из сарая и кое-как протереть глаза, как из дома показалась сама хозяйка.

— Вы еще не убрались? — гаркнула она. Шагнула, грохнув о крыльцо деревянными башмаками.

— Может, хоть воды горячей у нее попросить? — нерешительно шепнул Бальтазар Ремедию.

Ремедий поглядел на хозяйку с тоскливой злобой. Он-то хорошо ее знал, стерву. Только головой покачал.

— Да ведь она нас и не узнала, — продолжал Бальтазар с тихой надеждой. — А вот если к ней признаться, напомнить о том времени, когда скитались вместе, воевали бок о бок, терпели лишения… Ведь когда-то мы все…

Не дослушав, Ремедий досадливо махнул рукой.

— Не узнала она нас, как же. У этой суки глаз, как у орла, а нюх почище собачьего. Идем лучше, не позорься. Так отбреет…

Под пристальным взглядом Эркенбальды, державшей аркебузу, разбойники один за другим покидали двор. Последним шел Фихтеле — опустив голову, шаркая ногами. Он нарочно прошел возле самого крыльца и, не поднимая глаз, чтобы не разорвалось от злости сердце, пробормотал:

— Прощай, Эркенбальда.

— Будь здоров, Фихтеле, — равнодушно отозвалась женщина.

По дороге шел человек и плакал. Был он среднего роста, волосом светел, рот имел большой — про таких говорят «губошлеп». Одет в дорогие одежды, но шел пешком и не имел при себе никакого имущества.

Разбойники нагнали его, окружили со всех сторон. Но и в толпе незнакомцев продолжал человек заливаться слезами, не глядя ни влево, ни вправо. Безутешен был он, как душа, ввергнутая в муки чистилища.

Тогда Иеронимус фон Шпейер спросил его:

— Как тебя зовут?

Человек ответил:

— Михаэль Клостерле, отец мой.

— Куда ты идешь? — спросил Иеронимус.

— Куда глаза глядят, — был жалобный ответ. — Ибо нет у меня ни кола ни двора.

— Как же случилось, что потерял ты и кол и двор?

Разбойники обступили собеседников теснее, любопытствуя услышать ответ.

— Было у меня некоторое имущество, — начал рассказывать Михаэль, — я занимался торговлей и дело мое поначалу процветало. Но потом мой лучший друг, мой компаньон, которому я доверял, и моя невеста, которую я любил, сговорились за моей спиной и вместе предали меня. Я потерял все, чем владел, лишился любимой девушки, утратил веру в людей — и вот иду по дороге один.

Эта история очень понравилась Варфоломею. Он протолкался к Михаэлю поближе и впился в него жадным взглядом. Но Иеронимус не дал наместнику рта раскрыть, заговорив первым:

— К чему ты стремишься?

— К духовному совершенству, — сказал Михаэль. — О отец мой, знали бы вы, как стремится душа моя к совершенству!