Ремедий кивнул.
— Красивая, — сказал он просто.
Бальтазар покусал губы.
— Она, эта женщина… Хильда… была моей любовницей, — сказал Бальтазар. — Ну, недолго, но все же…
— Мы знаем, — сказал Ремедий.
Бальтазар опешил.
— Почему тогда вы не арестовали меня?
— Не было смысла.
— Никогда не понимал нашего капеллана, — сказал Фихтеле и покачал головой.
Ремедий пожал плечами.
— А кто тебя просит понимать его?
— Я видел, как Рехильда изгоняет болезни, — сказал Бальтазар. — Вы за это убили ее?
— Дар целительства — дар власти над людьми, — сказал Ремедий Гааз, явно повторяя не свои слова. Сам бы никогда не додумался.
Бальтазар смотрел на своего бывшего товарища во все глаза. Задрав монашеские одежды повыше колена, Ремедий поставил аркебузу на пол, между ног, и принялся шуровать шомполом.
— А власть над людьми — это гордыня, — заключил Ремедий. — Смертный грех.
Бальтазар дернул углом рта.
— У меня поручение к Иеронимусу, — сказал он.
— А, — отозвался Ремедий. — Понятно.
Бальтазар помялся еще немного, потом спросил:
— Ты можешь его позвать?
Ремедий молча встал, сгинул в недрах большого дома. И Бальтазар остался один в пустой темной трапезной. Свечи, аркебуза, вино в бокале. Он покачал головой.
Он не видел Иеронимуса полтора года — с тех пор, как тот покинул Раменсбург, оставив после себя дурную память, страх и мертвую Рехильду Миллер. А не разговаривал с ним и того больше. Года четыре. Еще с тех времен, когда оба таскались со Сворой Пропащих под знаменами бесноватого Лотара.
Бальтазар Фихтеле так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Иеронимус. Вздрогнул, увидев перед собой того, о ком только что думал.
— Можно подумать, вы появились из-под земли, отец Иеронимус, — сказал Фихтеле. И опять прикусил язык.
Иеронимус хмыкнул.
— А ты все такой же еретик, Фихтеле, как я погляжу, — заметил он. — До сих пор дуализмом балуешься, а?
Фихтеле побледнел.
— Прости, — тут же сказал Иеронимус. — Я не должен был так шутить.
— Шуточки у вас, отец капеллан, — пробормотал Фихтеле. И опять невпопад сказал, сам почувствовал.
Иеронимус ждал, пока Фихтеле придет в себя. И как ни странно, Бальтазар постепенно успокаивался. Допил вино, потер пальцами лицо.
Мракобес заговорил первым:
— Как живешь, Фихтеле?
После смерти Рехильды Миллер Бальтазар недолго оставался в Раменсбурге. Боялся. Только дождался доротеиных родов. Он был очень привязан к своей сестре и не скрывал этого.
Эгберт изводился страхами за жену и будущего ребенка. А Бальтазар — тот слишком был подавлен гибелью своей любовницы, которая не любила его. Когда у Доротеи начались схватки, оба свойственника ушли в кабак к Готтеспфеннингу. Под вечер туда явилась Катерина Харш, помогавшая при родах. Мужчины к тому времени уже безнадежно напились. Женщина сурово поглядела на них и объявила, как отрезала: «Мальчик».
— Как Доротея, здорова? — спросил Иеронимус.
Бальтазар кивнул.
Тогда Иеронимус произнес имя, которое Бальтазар боялся услышать.
— А Николаус Миллер?
— Николаус умер.
После публичного сожжения Рехильды Николаус Миллер заперся в доме, никого не желал видеть. Ждал, пока к нему придут, арестуют, начнут допрашивать. Никто не пришел. О нем словно позабыли.