Он откладывает пульт, поднимается, на ходу подтягивая рукава узкого свитера. Подходит ближе, но оставляет между нами немного свободного пространства.

Я подписала документы на съем, но квартиру снял Даня — на три месяца вперед. Мне до сих пор дико от этого, но я уже успела выучить его повадки — ему категорически не нравятся мои попытки запрещать ему делать все эти… красивые жесты. Хоть это настолько же далеко от красивых жестов, как и попытки моего мужа выдать утюг за подарок к восьмому марта. Даня делает что-то просто потому, что он считает — так будет правильно.

— Не хочу тебя оставлять, — он все же прижимается лбом к моему лбу, делает этот такой почти родной уже жест — трется носом о мой нос. — Не прячь далеко телефон, хорошо?

— Конечно, — шепчу в ответ. Горло сводит, потому что и мне не хочется, чтобы он уходил. Хоть прикидывайся больной и немощной, и тогда мой Мужчина точно ни на шаг от меня не отойдет.

Слезы наворачиваются на глаза. Надумала реветь.

— У меня в два тренировка, примерно до четырех. Я заеду за тобой около половины пятого, — говорит он. — Никуда не ходи сама, договорились?

— Слушаюсь и повинуюсь, — охотно соглашаюсь я.

Даня вскидывает бровь, тянется к моим губам и с плотоядной улыбкой шепчет:

— Хочу услышать это же в постели, Колючка.

Мы пересматриваемся, сокрушенно вздыхаем в унисон, потому что оба знаем, чем закончится любой, даже самый невинный поцелуй, а на часах уже почти десять вечера.

— Никому не открывай, никого не пускай, всех шли на хуй, — дает наставления Даня, выскальзывая за дверь.

Закрываю за ним дверь, возвращаюсь в комнату, чувствуя совершенно ненормальную пустоту, кажется, даже в костях. А потом с восторгом маленькой девочки нахожу взглядом забытый Даней шарф. Заворачиваюсь в него, жадно вдыхаю запах мяты, сигарет и снега. В нем же через час укладываюсь спать и это именно то безумие, которого мне не хватало всю жизнь.

— Данил, зайди ко мне, — говорит отец, когда я переступаю порог дома.

Мать сидит на диване, смотрит на мня так, словно я пришелец, залезший в шкуру ее сына. Сильно похоже на то, что у них тут был непростой разговор. Судя по всему, обо мне.

Пытаюсь отыскать подсказку во взгляде матери, но она отводит глаза, и я вижу ее красную от напряжения шею.

— Где я опять плохой сын? — спрашиваю прямо в гостиной.

— Данил, я сказал — в кабинет, — рокочет отец, но я собираюсь игнорировать его приказы.

— Вы же тут вдвоем что-то обсуждали, а мозги будете прочищать по очереди. Я не согласен.

— Даня, — сокрушенно качает головой мать.

— Я восемнадцать лет ваш сын, и я прекрасно знаю, когда мне собираются устроить головомойку.

Отец подходит ко мне вплотную, хочет осадить какими-то грубыми словами, задавить авторитетом, но фигня в том, что я уже обошел его в росте, и мы оба в эту минуту понимаем, что он будет выглядеть нелепо, задирая голову, чтобы обругать меня. Несколько секунд просто смотрим друг на друга, а потом отец говорит:

— Я всегда смотрел сквозь пальцы на твои фокусы, Данил, — он выразительно оценивает мою царапину на роже. Так и знал, что он догадывается, с каких «тренировок» я приношу все свои фингалы. Отец сам в прошлом боксер, хвастался, что именно в клетке заработал первый капитал. Само собой, матери он ничего не сказал и никогда не скажет. — Но у всего есть предел.