Она поглядела ему прямо в лицо.

– Чем заслужила я это? Разве я когда-нибудь старалась узнать ваши секреты или докучала вам своей любовью? Зачем вы притворяетесь и лжёте мне, забавляете меня и рассказываете мне сказки, словно я ребёнок, который ушибся и хочет, чтоб его утешили? Вы и с Рене такой же? Но я не в силах… Как я могу заставить вас поверить, что вы мне дороги…

Собрав все силы, Маргарита взяла себя в руки.

– С моей стороны глупо сердиться – вы ведь иначе не можете. Это ваша болезнь.

– К-какая болезнь, дорогая? – смиренно спросил Феликс. – С-страсть к рифмоплётству? Это всего только дурная привычка, и я позволяю себе забавляться лишь на досуге. Зачем же так огорчаться?

Она обернулась и посмотрела ему в глаза.

– Я о другом. Вы всегда всех подозреваете, всех дурачите и не верите, что вас действительно любят. Неужели вы до самой смерти будете носить маску? И никогда никому больше не поверите только потому, что один человек вас предал?

Феликс вскочил и, отвернувшись от Маргариты, нагнулся над акварелями. Его пальцы нервно перебирали листы.

– А з-знаете, – наконец заговорил он нарочито лёгким тоном, – наш разговор напоминает мне английскую игру в перекрёстные вопросы и запутанные ответы. Мне очень жаль, что я настолько туп, но я не имею ни м-малейшего представления, о чём вы говорите.

– Конечно, не имеете, – с горечью ответила Маргарита. – Иначе разве стали бы вы обращаться со мной как с шестилетним ребёнком? – Она схватила Феликса за руку. – Но не в этом дело! Не всё ли равно, как вы обращаетесь со мной… Но что вы делаете с собой… я знаю, любимый…

Она снова разрыдалась. Феликс не двигался и продолжал смотреть в сторону. Она прижалась щекой к его руке.

– Я знаю, вы верили одному человеку… и он обманул вас. Я знаю, это разбило вашу молодость… уничтожило вашу веру в бога… Любимый мой…

Маргарита с криком откинулась. Феликс смеялся.

– Не надо! – вскрикнула она. – Не надо! Лучше бы вы меня убили – только не это.

Он продолжал тихонько смеяться.

Она упала лицом в подушки, а когда отняла от ушей пальцы, он всё ещё смеялся. Наконец смех умолк, и наступила тишина. Лёгкое движение, треск разрываемой бумаги, и звук осторожно закрытой двери.

Маргарита лежала не шевелясь. От стука наружной двери перед её глазами вспыхнул белый огонь. Она подняла голову и осмотрелась.

Она была одна, рядом с кушеткой валялась акварель со стихами, разорванная пополам.

Возвратившись из Амьена, Рене нашёл Маргариту как-то странно переменившейся, но не мог понять, в чём дело. Она уверяла, что совершенно здорова, но вид у неё был совсем больной. И за всё время его отсутствия она не написала ему ни строчки. Прежде этого не случалось. Рене решил, что, вероятно, она без него болела или перенесла тяжёлое потрясение, а теперь, не желая его огорчать, скрывает это. «Если что-нибудь случилось, Феликс должен знать об этом», – подумал он и решил зайти к нему в тот же вечер.

В окнах сиял яркий свет и по лестнице, впереди Рене, поднимались трое мужчин во фраках. Хозяйка с удивлением посмотрела на дорожное платье Рене.