— Карим аль-Басри желает ваш бабушка долгих лет, — перевел Ахмед.

Макфлай усмехнулся. На самом деле кроме долгих лет старый хрен, кажется, присовокупил еще что-то про бабушкиных потомков, которых бабушка, по идее, должна пережить… что-то в этом роде. Макфлай не был уверен, что понял все правильно. Он неплохо знал староарабский — во всяком случае, настолько, насколько необходимо для работы с архивными документами, рукописями и старинными летописями. На научных конференциях узкие специалисты даже разговаривали на языке, давным-давно канувшем в Лету, неплохо понимая друг друга. Читал он вполне прилично и писать худо-бедно мог, благо со времен написания Корана литературный «араби» практически не изменился. А вот современную разговорную речь на слух воспринимал плохо, да и ленился, честно говоря. С переводчиком он чувствовал себя гораздо комфортнее.

— Моя бабушка умерла в 89-м, — сказал Макфлай. — Это можешь не переводить.

Ахмед все равно перевел. Смерть бабушки Макфлая привела старика в состояние ребячьего восторга. Раздвинув беззубый рот до ушей, он принялся мелко трясти головой.

— Я сказать ему, что ваш бабушка будет рада видеть Карим аль-Басри и его семейство у себя в Ворчестер. Это такой форма вежливости, — пояснил Ахмед. — Если ваша желают здоровья, ваша должен пригласить его в гости.

— А я подумал, он желает всем нам подохнуть, — хохотнул Макфлай.

Ахмед вытаращил на него свои газельи глаза.

— Нет-нет, подохнуть нельзя!

— Вот и хорошо, — Макфлай помотал головой, передразнивая старика, и рассмеялся. — Нет, но как все это сложно! Реликтовые фигуры общения! Единый устав обращения к гостю! Какая прелесть! В Европе уже во времена Реформации в ответ на пожелание здоровья могли послать подальше… А здесь — здесь ничего не меняется со времен Арабского халифата!

— Да-да! — засуетился Ахмед. — Я быть в Европе, видеть это близко. Европа — очень прогрессивный страна. Ирак — страна отсталый, страна дикий традиций.

Макфлаю почудился в его словах скрытый сарказм, ирония… хотя — с какой бы это стати? Школьный учитель из шиитской общины, что в местной табели о рангах означает «лентяй» и «неудачник», мелкий активист проамериканской партии «Зарааль», кормящейся из рук ЦРУ и тихо презираемой каждым уважающим себя мусульманином — Ахмед вдобавок ко всему еще подрабатывает переводчиком у морских пехотинцев, значит, он ничтожество, пес бездомный, изгой. Высокий, худой, с изможденным лицом, и хотя на нем иракский халат и тюрбан, но ботинки американские, с высокой шнуровкой. И, главное, он по-настоящему предан так называемым западным ценностям, более предан, чем многие коллеги и друзья Макфлая, более предан, чем сам Макфлай, — иначе не пошел бы на все эти жертвы.

— Бывать, что река течет быстро, там все меняется-меняется. А в какой-то место, за большой коряга, вода стоит, только слегка кружится, — частил Ахмед. — Но там, где тихий вода, живет самый крупный рыба, хищник.

— Понимаю. У русских говорят: «В тихом омуте черти водятся», — рассеянно кивнул Макфлай. — Я несколько раз бывал в Москве на конференциях.