— Люди материальны и несовершенны, — сказала Адриана. — Но разве нас нельзя научить, чтобы мы стали духовными и совершенными?

— Мне нужно более глубоко погрузиться в эту тему, — сказал отец Кастильо. — Нужно подольше с вами побеседовать. Выводы… они были подтверждены экспериментально?

— К выводам мы пришли в результате логических рассуждений и некоторых экспериментов. Нам нужно разработать действенные тесты; мсье Ломоносов как раз этим сейчас и занимается.

— Ну, теперь я совсем запутался. Какое отношение все это имеет к классификации malakim?

— Каждый из них являет собой особую систему сходств, каждый уникален, как неповторимы линии на человеческих ладонях. Используя определенные инструменты, мы сможем наблюдать за системами сходств. Более слабые и менее совершенные malakim имеют более простые системы сродств, и деятельность их узкоспециализированна, по сравнению с их более высокими повелителями. Нам стало известно, что malakim более высокого ранга творят своих слуг из собственной субстанции, то есть не путем естественного воспроизводства, а путем отделения от себя части, после чего они производят, если говорить человеческим языком, настройку — «высоты тона» этой отделившейся части.

— Вот это то, что мы знаем о malakim, — подытожила Адриана. — Думаю, ребята, вы достигли определенного прогресса.

— Да, прогресс есть. Как человеческий ребенок похож на своих родителей, так и множества, сотворенные из одного malakus, очень похожи друг на друга. По типу сродств можно определить линию родства. И наши расчеты, мадемуазель, построенные в основном на ваших научных изысканиях, привели к интересной мысли.

— Какой же?

— Во всем мире malakim, мадемуазель, существуют только два истинных родоначальника. Все остальные — их потомки.

К полудню солнце едва коснулось вяло текущих вод великой реки Алтамахи. Но здесь, где река сужалась настолько, что росшие по обоим берегам дубы сплетались ветками, а испанский мох свисал, подобно сталактитам, с потолка пещеры, оставалось по-прежнему сумеречно. Солнце ярким светом озаряло просторы земли, а здесь темные воды текли медленно и спокойно. Крупный баклан сидел на ветке дуба, прилетела, хлопая тяжелыми крыльями, большая синяя цапля и опустилась в воду.

Оглторп посмотрел на Томочичи, старого вождя ямакро. Несмотря на преклонный возраст, его облик впечатлял: мускулистую грудь украшала татуировка в виде черных крыльев, мочки ушей оттягивали экзотические украшения. Умное, в красно-черной раскраске лицо выражало беспокойство, которого Оглторп почти никогда на нем не видел. Томочичи, не отрывая взгляда, смотрел на воду.

— Что-то не так, дружище?

— На дне что-то лежит. Змеи, которые некогда были людьми. Бледнолицые каннибалы. Мир, который мы не можем видеть, не должны видеть.

— Но это не то, с чем нам предстоит драться? Томочичи посмотрел ему прямо в глаза, — так индейцы делали только в том случае, когда выражали свое недоверие или хотели придать особое значение словам.

— Именно с этим нам предстоит драться, — тихо сказал он.

Внутри у Оглторпа похолодело.