Вечером мы с Семеном сели у костра, позвали Зыкова. Штабс-капитан прибился к роте и не хочет уходить. Ему тут нравится. Начальства мало, да и то, которое есть, не шпыняет – не водится такого за Семеном. Кормят опять-таки хорошо. Синицын – золотой человек, службу знает. Положенное довольствие из интендантов выбьет до последней крупинки, а что сверх того – прихватит у маркитантов или в деревню какую заскочит. За все платит. У егерей каждый день мясо в котелках, каши и хлеба – от пуза. Огурцы, капуста, горох… Водки наливают, не скупясь, и не три раза в неделю, как положено, а каждый день. Офицеров фельдфебель балует курочкой и ветчиной. Зыков это просек, его артиллеристы – тоже. Штабс-капитан просил Семена замолвить за них словечко перед начальством, дабы оставили в роте. Спешнев и рад бы, да начальству не до нас. Это как кровь проливать, так нужны, а в другое время – идите лесом! Не зовут, не шлют приказов – забыли. Ну, и хрен с ними!

– Помянем рабов божьих Силантия и Устина! – предложил я, поднимая стакан от манерки с водкой. – Вечная память воинам, отдавшим жизнь за Отечество!

Семен с Зыковым молча выпили. Привыкли к моим закидонам. Не принято здесь офицерам поминать погибших солдат, в разных измерениях живут. Одни – серая скотинка, другие – небожители. Но мне можно. А кому не нравится, пусть идет на хрен.

Закусили, поели. Кликнутый мной Пахом принес гитару. Семен с Зыковым смотрят с любопытством – давно не пел, настроения не было. Но сегодня возникло.

Я эту песню и дома любил. Бывает, накатит тоска, хлопнешь рюмашку – и затянешь. Мужики – они тоже не каменные…

Слова, конечно, пришлось переделать. Нет здесь танков и башенных орудий, но остальное – такое же. Война, она и двести лет назад, война…

– Браво! – внезапно раздалось в стороне, и в свет костра вступили три фигуры. От неожиданности я едва не выронил гитару. Охренеть – не встать! Три генерала: Неверовский, Паскевич и Иловайский почтили нас своим присутствием. Это с чего?

Первым опомнился Семен. Вскочил, оправляя мундир.

– Ваши высокопревосходительства!..

Следом встал Зыков, последним поднялся я.

– Вольно, господа! – сказал Неверовский и улыбнулся. – Я как знал, что вновь услышу Руцкого. Новую песню сочинили, Платон Сергеевич?

– Так точно, ваше превосходительство! – доложил я.

– Печальная, – оценил генерал, – но и героическая одновременно.

Он поискал взглядом, куда присесть. Подскочивший Пахом – молодец, фурлейт! – накрыл попоной бревно у костра. Генералы, не спеша, расселись, примостив рядом шпаги.

– Присаживайтесь, господа! – предложил Неверовский, и мы устроились напротив на таком же бревне. – У меня для вас важные новости. О том, что у нас новый командующий, конечно, знаете?