«Летом мы жили в поселке Вырица под Петербургом. Недалеко от нашей дачи был дом одной женщины. Среди детей нашего проулка ходила история о том, как эта женщина приглашала детей к себе на чай и дети исчезали. А еще говорили об одной маленькой девочке, которая видела у нее в доме их кости. Как-то я проходила мимо дома этой женщины, а она позвала меня к себе и хотела угостить. Я страшно испугалась, убежала к нашему дому и спряталась за калитку, позвав маму. Мне тогда было пять лет. Но вообще дом этой женщины был буквально местом паломничества местных детей. Я тоже к ним присоединялась. Всем было ужасно интересно, что там находится и правда ли то, что дети говорят. Некоторые открыто заявляли, что все это враки, но в одиночку к дому никто не приближался. Это было своего рода игрой: к дому всех притягивало как магнитом, но подойти к нему боялись. В основном подбегали к калитке, кидали что-нибудь в огород и сразу же убегали».
Есть места, которые дети знают, как свои пять пальцев, обживают и используют их как хозяева. Но некоторые места, по представлениям детей, должны быть неприкосновенны и сохранять свое собственное очарование и тайну. Дети оберегают их от профанации и посещают сравнительно редко. Приход в такое место должен быть событием. Туда идут, чтобы прочувствовать особые состояния, отличающиеся от будничных переживаний, соприкоснуться с тайной и ощутить присутствие духа места. Там дети стараются ничего без надобности не трогать, не менять, не делать.
«Там, где мы жили на даче, в конце старинного парка была пещера. Она находилась под обрывом из плотного красноватого песка. Надо было знать, как туда пройти, и пробираться было трудно. Внутри пещеры из небольшого темного отверстия в глубине песчаной породы вытекал мелкий ручеек с чистейшей водой. Журчание воды было чуть слышно, светлые блики падали на красноватый свод, было прохладно.
Дети рассказывали, что в пещере прятались декабристы (она находилась недалеко от имения Рылеева), а позже по узкому ходу пробирались партизаны в Отечественную войну, чтобы выйти за много километров в другом селе. Мы там обычно не разговаривали. Либо молчали, либо перебрасывались отдельными репликами. Каждый воображал свое, стояли в тишине. Максимум, что мы себе позволяли, — это перепрыгнуть один раз туда и обратно через широкий плоский ручеек на маленький островок у стены пещеры. Это было доказательством нашей взрослости (7–8 лет). Маленькие так не могли. Никому бы в голову не пришло в этом ручейке сильно дрызгаться, или копать песок на дне, или еще что-то делать, как мы делали на реке, например. Мы только трогали руками воду, пили ее, смачивали лицо и уходили.
Нам казалось ужасным кощунством, что подростки из летнего лагеря, который находился по соседству, выскребали на стенах пещеры свои имена».
По складу своего ума дети имеют естественное предрасположение к наивному язычеству во взаимоотношениях с природой и окружающим предметным миром. Они воспринимают мир вокруг как самостоятельного партнера, который может радоваться, обижаться, помогать или мстить человеку. Соответственно, дети склонны к магическим действиям, чтобы расположить место или предмет, с которым они взаимодействуют, в свою пользу. Скажем, пробежать особым скоком по определенной дорожке, чтобы все сложилось удачно, поговорить с деревом, постоять на любимом камне, чтобы выразить ему свою приязнь и получить его помощь, и т. п.