Китти очень любезно говорила с моим отцом.
— Что ж, мисс Батлер, — сказал он, беря ее за руку и указывая на ее юбки: — Не очень-то привычная на вас нынче одежда? — Китти с улыбкой согласилась, а отец, подмигнув, добавил: — И она вам больше к лицу, если дозволено будет джентльмену это отметить, — на что Китти со смехом ответила, что это общее мнение всех джентльменов, а посему она привыкла и ничуть не возражает.
В общем, она держалась так мило, так располагающе и умно отвечала на вопросы о себе и о мюзик-холле, что покорила всех, даже Элис, даже язвительную Роду. Наблюдая, как она любуется из окна Уитстейблской бухтой, как, наклонив голову, выслушивает рассказы отца, как нахваливает матушку за какую-нибудь картину или украшение (ей понравилась шаль на каминной полке!), я почувствовала, что обожаю ее без памяти. И еще больше подогревал мою любовь сообщенный мне секрет: о Трикки, контракте и дополнительных четырех месяцах.
Садясь с нами за стол, Китти восхитилась его убранством. Это был настоящий обед с устрицами: льняная скатерть, на спиртовке разогревается тарелочка с маслом. По обе стороны от нее блюда с хлебом, четвертинками лимона, судками и уксусом и перцем — по два-три судка. Рядом с каждой тарелкой вилка, ложка, салфетка, а главное, устричный нож; в центре стола сам бочонок с устрицами, на верхнем обруче повязана белая ткань, крышка приподнята на один лишь палец — как сказал отец, «только чтобы устрицы чуть расслабились», но не настолько, чтобы они раскрыли раковины и испортились. За столом было довольно тесно для восьмерых, и пришлось принести снизу, из ресторана, дополнительные стулья. Мы с Китти сидели вплотную друг к другу, наши локти почти соприкасались, как и туфли под столом. На возглас матушки: «Сдвинься чуть, Нэнси, чтобы мисс Батлер было просторнее!» — Китти уверила, что ей вполне хватает места. Я чуть-чуть сдвинулась вправо, однако ногу не переместила и по-прежнему ощущала через платье тепло ее кожи.
Отец наполнил тарелки устрицами, матушка предложила пиво и лимонад. Китти взяла в одну руку раковину, в другую устричный нож и беспомощно попробовала им воспользоваться. Увидев это, отец вскрикнул:
— Как же так, мисс Батлер, кто же вас учил! Дейви, возьми у леди нож и покажи, как с ним обращаться, а то она поранит себе руку.
— Дайте мне, — тут же вмешалась я и, опередив брата, взяла у Китти устрицу и нож. — Вот как надо. Берешь устрицу в ладонь, плоской стороной наверх — смотри. — Я показала ей раковину, она серьезно наблюдала. — Потом просовываешь нож — не между створками, а тут, где связка. Сжимаешь — и вскрываешь. — Я слегка повернула нож, и створка легко открылась. — Держать нужно ровно, потому что раковина полна сока и нельзя пролить ни капли: это самое вкусное. Маленький моллюск, нагой и скользкий, лежал у меня на ладони в своей ванночке с соком. — Вот это, — я указала ножом, — называется бородками, их нужно удалить. — Взмахом ножа я удалила жабры. — Теперь вырезаешь устрицу… И можно ее съесть.
Она подставила ладонь, и я, осторожно опуская в нее раковину, ощутила теплое и нежное касание ее пальцев. Наши лица находились рядом. Китти поднесла к губам раковину и на мгновение застыла, глядя мне в глаза и не мигая.