Я захохотал, поперхнулся кофе и еле продышался. Несмотря на все, через что я прошел, я был абсолютно спокоен. У меня было отличное настроение. Джойс мертва. Даже Ротман перестал подозревать меня. А если уж ты не вызываешь подозрений у этого типа, можешь ни о чем не волноваться. Это была весьма серьезная проверка.

Я размышлял, стоит ли позвонить в газеты и поблагодарить их за «правильность». Я часто так делал, проливал на них немного солнечного света, знаете ли, и они заглатывали это. Я мог бы поведать — я опять захохотал, — я мог бы поведать им, что иногда правда бывает удивительнее вымысла. И вероятно, добавить что-нибудь насчет… гм… того, что шила в мешке не утаишь. Или… о том, что не все планы претворяются в жизнь.

Я перестал хохотать.

Я должен быть осмотрителен. Ротман предупредил меня об этом, да и Боба Мейплза раздражает моя беспечность. Но…

С чего это вдруг, если мне так хочется? Если это помогает снимать напряжение? Если это у меня в характере. Это отлично вписывается в образ недалекого добродушного парня, который не смог бы совершить ничего плохого, даже если бы захотел. Ротман сам сказал, что все выглядит довольно хреново, но было бы еще хреновее, если бы я оказался убийцей. А моя манера разговора служит существенным добавлением к образу — к образу того парня, который сбил их со следа. Если я внезапно отброшу эту беспечность, что подумают люди?

Короче, я должен продолжать, хочу я того или нет. Выбора у меня нет. Однако я не буду особо усердствовать. Нельзя перебарщивать.

Я все это проанализировал, и настроение у меня осталось хорошим. Я решил не звонить в газеты. Статьи были более чем сносными, и им это ничего не стоило — ведь им надо как-то заполнять свободное пространство. А детали меня не волновали, например, то, что они написали о Джойс. Что на самом деле она не была «потрепанной сестрой греха». И не «демонстрировала глубокий опыт в любовных утехах». Она была просто симпатичной девчонкой, которая втюрилась не в того парня или в того парня, но не там, где надо. Она ничего не хотела. И получила это. Ничего.

Эми Стентон позвонила чуть позже восьми, и я пригласил ее прийти на ночь. Лучший способ отвлечь ее внимание, решил я, — это вообще его не отвлекать, не оказывать ей сопротивления. Если я не буду отлынивать, она перестанет приставать ко мне. И в конце концов, не может же она выйти замуж через час после обручения. Слишком многое надо подготовить и обсудить. Обсуждать нужно все что можно, даже размер пляжной сумки, которую мы возьмем с собой на медовый месяц! К тому времени, когда она закончит со всеми обсуждениями, я уже буду готов рвать когти из Сентрал-сити.

Поговорив с Эми, я прошел в отцовскую лабораторию, зажег бунзеновскую горелку и поставил кипятить иголку для внутривенных вливаний и шприц. Потом я оглядел полки и нашел коробки с мужскими гормонами, адренокортикотропными гормонами, В-комплексом и стерилизованной водой. У отцовских лекарств и препаратов уже истек срок годности, однако фармацевтические фирмы продолжали присылать нам образцы. Именно образцы я и использовал.