– Но с бабками и смертных пускают, – сказал Иван.

– С деньгами, Ваня, всюду пускают, – нравоучительно произнес Лебедев. – И, пожалуйста, не калечь русский язык. «Бабки», «фанера»! Какая пошлость!

– Ладно, – Иван кивнул. – Что за фраер подсел к тебе на телеграфе?

– Не обижай, Иван, – Лебедев подождал, пока официант расставит закуску и отойдет. – Подполковника Гурова можно не любить и как угодно называть, но он не фраер. – И, помолчав, прибавил: – К великому сожалению.

Коротко, не вдаваясь в подробности, Юрий Петрович рассказал о своем знакомстве с Гуровым и о вчерашнем звонке.

– Странно, очень странно. Не морочите ли вы мне голову, уважаемый Юрий Петрович? – При желании Иван умел объясняться на нормальном языке.

– Какой смысл? – удивился Лебедев. – Я же не стал пугать тебя – Гуров преследует меня один.

– Но «ксиву»-то, простите, удостоверение у него еще не отобрали! Зачем подполковнику МУРа бодаться с рядовым гаишником, разрешать талон увечить? Не пойму! И потом, что, муровцу, да еще в таком чине, головной боли не хватает? Чего он к тебе привязался? Униженным и оскорбленным себя чувствует, так, что ли?

– Нам их не понять, – Юрий Петрович пригубил рюмку, закусил икрой. – Они люди несчастные, больные.

– Не скажи, Петрович, – Иван позволил себе выпить фужер коньяку, и первый хмель ударил в голову. – Я среди них таких счастливых и здоровеньких видел – закачаешься, лопатой гребли!

– Люди, они разные, – сказал Лебедев и хотел было извлечь приготовленный для убийцы конверт, когда рядом появилась высокая темная фигура.

Не разобрав в полумраке и решив, что это официант, Лебедев сказал:

– Можно нести горячее.

– Всему свое время, Юрий Петрович, – сказал Гуров и сел за стол. – Будет и горячее. – Он повернулся к Ивану, кивнул, представился: – Гуров, Лев Иванович.

– Иван, – Иван взял графин, наполнил Гурову рюмку. – Мы провинциалы, простите.

– Очень приятно! – Гуров поднял рюмку, понюхал, отставил. – За рулем, какая жалость! Иван, будьте свидетелем, что я безукоризненно вежлив, а то Юрий Петрович утверждает, что я преследую его, третирую.

Лебедев молчал, пытаясь понять, каким образом, а главное, зачем объявился вновь настырный подполковник.

– Ну появился ты без приглашения, напугал, можно сказать, – Иван рассмеялся. – Чего поделить-то не можете?

Гуров на слова Ивана внимания не обратил, взглянул на Лебедева, сказал, улыбаясь:

– Заглянул на минутку, извиниться хотел. Я ведь, Юрий Петрович, третьего дня в такси, когда ехали из Внукова, сказав, что от дела меня отстранили, неудачно пошутил. Мне предписано руководством заниматься вами самым серьезным образом. Хотите писать генералу – ваше дело, только зря бумагу изведете. Я ведь не сам по себе, подполковник Гуров, за мной аппарат, машина, так сказать.

«Все ясно, – понял Лебедев, – он боится, что я действительно напишу и его взгреют. Он один, конечно, один, сукин сын».

– Тогда мои дела плохи, – Лебедев выпил. – Завтра явлюсь с повинной, снисхождение будет?

– Это вряд ли, – ответил Гуров. – Уж накопили излишне. И финансы подпольные, и отравление, теперь стрелять начали. Конечно, если вы исполнителя за ручку приведете, тогда… – Гурову так хотелось повернуться и взглянуть в лицо Ивану, что шею свело от напряжения. – Только проследите, чтобы он пистолетик с собой захватил. Очень тот пистолетик нас интересует.