- Посмотри собственными глазами, - сказала она.

Кончиками пальцев слепая ощупала ключи.

- Мои глаза не могут увидеть то, что лежит на дне выгребной ямы.

Мина подняла голову. Сейчас ей казалось, будто слепая знает, что она на нее смотрит.

- А ты полезай туда, если тебя так интересуют мои вещи.

Однако задеть слепую ей не удалось.

- Каждый день ты пишешь в постели до зари,- сказала бабка.

- Но ведь ты сама гасишь свет.

- И сразу ты зажигаешь карманный фонарик. А потом, слушая твое дыхание, я могу даже сказать, о чем ты пишешь.

Мина сделала над собой усилие, чтобы не вспылить.

- Хорошо, - сказала она, не поднимая головы, - допустим, что это правда; что здесь такого?

- Ничего, - ответил слепая. - Только то, что из-за этого ты не причастилась в страстную пятницу.

Мина сгребла нитки, ножницы и недоконченные цветы в одну кучу, сложила все в корзину и повернулась к слепой.

- Так ты хочешь, чтобы я сказала тебе, зачем ходила в уборную? спросила она.

Наступило напряженное молчание, и наконец Мина сказала:

- Какать.

Слепая бросила ей в корзину ключи.

- Могло бы сойти за правду, - пробормотала она, направляясь в кухню. -Да, можно было бы поверить, если бы хоть раз до этого я слышала от тебя вульгарность.

Навстречу бабке, с противоположного конца коридора, шла мать Мины с большой охапкой усеянных колючками веток.

- Что произошло? - спросила она.

- Да просто я потеряла разум, - ответила слепая. - Но, видно, пока я не начну бросаться камнями, в богадельню меня все равно не отправят.

Так как было воскресенье и дождь прекратился, я подумал, что неплохо бы отнести букетик роз на мою могилу. Букетик из белых и красных роз, тех самых, что она выращивает для украшения алтаря и для венков. Утро выдалось печальным - незаметно и мягко подступила зима, и мне вспомнился холм, на котором жители городка оставляют своих мертвых. Это голое место, совсем без деревьев, где останки едва припорошены землей и обнажаются каждый раз после сильного ветра. Сейчас, когда дождь перестал и полуденное солнце подсушило скользкий склон холма, я смог бы добраться до могилы, в которой лежит мое детское тельце, уже, наверное, истлевшее и рассыпавшееся между камней и улиток.

А она стоит, завороженная, перед своими святыми. Погрузилась в раздумья, так как я притих после неудачной попытки пробраться к алтарю и стянуть самые свежие и самые красные розы. Может, сегодня мне бы и посчастливилось, но мигнула лампадка, и она, очнувшись от оцепенения, подняла голову и посмотрела в угол, на стул. Она, должно быть, подумала: "Опять этот ветер", потому что перед алтарем и вправду что-то скрипнуло и воздух всколыхнулся на миг, едва заметно, будто всколыхнулись старинные воспоминания, обитающие в доме с очень давних времен. Стало ясно, что нужно ждать более подходящего случая, - она все еще встревожена и поглядывает на стул, и обязательно заметит движение моих рук перед своим лицом. Быть может, надо подождать, когда она отправится в другую комнату на обязательную и отмеренную по часам воскресную сиесту, я смогу улизнуть, стащив розы, и пробраться в комнату прежде, чем она вернется сюда.