Бог позволил, чтобы Его сына распяли на кресте. Бог убил Своего единственного сына. Ради спасения человечества. Бог относился к Иисусу не лучше, чем к нему относились его собственные родители. В груди у него вскипел гнев, который обжигал его, как раскаленный горн. Он почувствовал, как его обдает жаром. Он начал ощущать, как в его тело вливается какая-то странная энергия. Чувство силы и мощи, которое возникло внизу живота, разлилось в груди, наполнило руки и ноги. Его взгляд оставался прикованным к распятию, и теперь он видел его так ясно, словно оно было не в двенадцати футах на другой стене комнаты, а в нескольких дюймах от его лица.

Теперь он видел мучения распятого. Сведенные мускулы, скрюченные пальцы, ноги, умирающие, как конечности таракана. Распятие начало содрогаться. Сначала несколько легких колебаний, а затем их становилось все больше и больше. Дэниел мысленно приказал колебаниям усилиться. Еще сильнее!

Внезапно, без предупреждения, распятие рухнуло со стены на пол с громким треском, словно пистолетный выстрел.

Дэниел увидел две маленькие дырки в стене от выпавших гвоздей и свежую краску в форме креста, под которым охряная стена не успела выцвести.

Наконец он ухмыльнулся.

Он смог это сделать. Он смог одним лишь усилием мысли заставить распятие свалиться со стены! Его глаза упали на Библию на столе рядом с ним. Он сконцентрировал взгляд на ней. «Вспыхни пламенем, – подумал он. – Давай же, гори!»

Он еще отчаяннее уперся в нее взглядом, изгнав из головы все посторонние мысли, собрал все силы, всю свою властность и довел их до предела. Собраться. Собраться. Гори же, черт бы тебя побрал, жуткая, ужасная книга.

ГОРИ!!!

Раздался гулкий звук, словно звон падающего стекла. Окно! Оно взорвалось у него на глазах, превратившись в груду обломков; сначала порхнули несколько маленьких кусков, а затем вся панель выгнулась и длинными стеклянными кинжалами рухнула на пол.

Дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвались его родители.

– Что за… – начала его мать, но осеклась на полуслове, когда увидела на полу разбитое окно, а потом распятие.

Отец изумленно воззрился на эту обстановку, а затем проверил ремни, которые растягивали руки Дэниела. Родители посмотрели друг на друга, и мать тоже ощупала ремни.

– Дэниел, – произнес отец, – если у тебя нет печати Бога на лбу, значит у тебя есть отметина зверя.

– Он дитя зла и должен быть спасен, – сказала мать.

– Ты понимаешь, что это значит, Дэниел? – вопросил его отец. – «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми ангелами и пред Агнцем. И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».

– Ты этого хотел? – завопила мать. – Ты хотел получить начертание имени зверя?

Дэниел посмотрел на свою мать и ничего не сказал.

Лондон. Среда, 2 ноября 1994 года

«Ну до чего ты уродливое отродье!» – подумал Коннор Моллой, глядя на тусклую черно-белую фотографию, затесавшуюся в документацию по исследовательским работам. «Лягушка желудочно-родящая», – гласила надпись внизу.