— Два раза.

— А случалось ли вам говорить с ним?

— Я не очень-то ему приглянулся. Он весьма косо на меня поглядывал и, стоило мне появиться, исчезал. Я спросил у нее, кто это. Она ответила: «Не думай о нем. Это несчастный человек. Я подобрала его, как потерявшуюся собачонку». — «Но ты спишь с ним?» — «Приходится. Я стараюсь не причинять ему лишних неприятностей. Бывают минуты, когда у него возникает желание покончить с собой».

Жан Люк Бодар говорил искренне.

— А не встречали ли вы у нее других мужчин?

— Я их просто не видел. У нас был уговор: если у нее кто-то есть, она лишь приоткрывает дверь, я говорю о страховании, и она отвечает, что это ее не интересует.

— Такое случалось?

— Два или три раза.

— В какой день недели?

— Вы слишком многого от меня хотите. Однажды это было в среду.

— А в котором часу?

— В четыре или в половине пятого.

Среда — день Паре. А ведь чиновник утверждал, что никогда не появлялся у Жозе раньше половины шестого — шести.

— Он вас видел?

— Не думаю. Дверь была едва приоткрыта.

Мегрэ внимательно, озабоченно разглядывал его.

— Что вам о ней известно?

— Погодите-ка… О себе она говорила редко. Родилась, кажется, в Дьепе.

Она ему не солгала. Участковый комиссар в связи с предстоящими похоронами пытался узнать, остались ли у нее родственники, и звонил именно в Дьеп. Жозефина Папе действительно родилась в этом городе тридцать четыре года назад от некоего Эктора Папе, рыбака, и Леонтины Маршо, домохозяйки. Другой родни у нее не было.

Почему она сказала правду именно Бодару, тогда как от остальных скрывала место своего рождения?

— До встречи с неким весьма респектабельным промышленником она работала в ночном баре; несколько месяцев они прожили вместе.

— Сообщила ли она вам, на что живет?

— Более-менее. Мол, богатые друзья время от времени навещают ее.

— Вам известны их имена?

— Нет. Однако она делилась со мной, например: «Хромой начинает мне надоедать. Если не сказать, что я его побаиваюсь».

— Она боялась его?

— Она никогда не была до конца спокойна и потому держала в ночном столике револьвер.

— Она вам его сама показала?

— Да.

— А вас она не боялась?

— Вы смеетесь? Кому придет в голову меня бояться?

Он и вправду внушал симпатию. Даже в его рыжих вьющихся волосах, его почти фиолетовых глазах, плотном торсе и коротких ногах было нечто успокаивающее.

На свои тридцать он не выглядел и наверняка надолго должен был сохранить мальчишеский облик.

— Делала ли она вам подарки?

Он встал и вынул из комода серебряный портсигар.

— Вот это.

— А деньгами?

— Ну что вы!

Вопрос Мегрэ задел, если не разозлил его.

— Это моя профессия — задавать неприятные вопросы.

— А вы задавали этот вопрос тому верзиле?

— Вы о Флорантене?

— Я не знал, что его так зовут. Вот он-то позволял содержать себя.

— Она с вами говорила о нем?

— Еще бы!

— Я думал, она его любила.

— Может быть, в самом начале. Ей нужен был кто-нибудь, с кем можно поговорить по душам, кто не помешан на деньгах, кого можно не стесняться. Обычно одинокие женщины обзаводятся собакой, кошкой, канарейкой… Понимаете, что я хочу сказать? Но этот парень, как там его, Флорантен, слишком многого хотел.